Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том второй. На днях землетрясение в Лигоне. Голые люди

Наверно, в жизни я не видел ничего более страшного, чем Отар, выходящий из леса. Хоть я много езжу, нагляделся на стихийные бедствия и буйство земных сил, но при этом я оставался в пределах цивилизованного общества, в котором никто никого не убивает и не стреляет. Оттого складывается убеждение, что иначе и быть не может. Так должно быть везде, а что вне твоего опыта — это литература. И вот Отар, выходящий из леса, знаменовал окончательный крах моего внутреннего благополучия.

Все, что произошло раньше, было сном, кошмаром, с удивительными и даже приятными пробуждениями, но все это вписывалось, скажем, в модель «авария». Я понимал, что лучше всего в моем положении подчиниться Отару. Полностью. Это было благодарное чувство освобождения от ответственности, подчинения тому, кто согласен взять на себя право распоряжаться судьбой других людей. В острых ситуациях я начинаю вертеть головой и искать, кто же будет мной распоряжаться. Тогда я не думал о том, что самолет может взорваться. Как будто, если мы на земле, дальше все должно постепенно превратиться в воспоминание, о котором мы будем рассказывать московским знакомым, а те будут ахать и верить. Или не верить.

Подчиняясь приказу Отара, я пробежал по проходу к двери. «Пробежал» — слово приблизительное. Проход был загроможден, будто кто-то специально сбросил туда все, что было непригодно. В проходе валялись сумки, чемоданы, ящики. В одном месте они возвышались грудой, скрывая под собой толстого индийца. Поэтому по пути к двери я вынужден был остановиться и разгрести барахло, чтобы извлечь из-под него господина, который явно симулировал смерть: глаза у него были закрыты, очень красный язык вывалился наружу, как у жаждущего пса, но при этом он быстро и мелко дышал. Я решил, что следует шлепнуть его по щеке — по крайней мере так приводят в чувство барышень в художественной литературе. Господин тут же открыл глаза и страшно удивился, что он на этом свете.

— Вставайте! — сказал я ему. — Скорее.

На что он выразительно ответил:

— О-о!

То ли стонал, то ли радовался воскрешению. Справа от меня зашевелилось. Это отстегивался Вспольный.

— Сейчас, — сказал он мне, — одну минуточку.

Словно я его торопил. Мои глаза выхватывали отдельных людей, и я не видел, что происходило вообще, в целом. Салон затянуло дымом, не очень густым, в нем можно было разобрать человеческие фигуры неподалеку от себя, но все-таки достаточно плотным, чтобы не увидеть того, что творится метрах в пяти. Дым этот проникал в салон через приоткрытую дверь в пилотскую кабину, где скрылся Отар.

Я миновал индийца и, когда сделал еще несколько шагов вперед, увидел сбоку светлое пятно. Дверь. Причем открытая. Я совсем забыл о солдатах и молоденьком офицере. Они, оказывается, не дремали и успели добраться до двери раньше меня. Я на секунду остановился в проеме. Передо мной было небольшое поле, покрытое высохшим желтым жнивьем, оно уходило вниз, под уклон, а за ним синей стеной поднимались горы. Лес подступал почти к самолету. Повернув голову направо, я понял, что наш самолет проскочил поле и на последнем издыхании врезался в деревья, так что его нос был полностью скрыт в зеленой массе листвы. Эту в целом буколическую картину нарушал треск пламени, рвавшегося из горящего мотора, и клубы черного Дыма. Над полем дул порывистый ветер, поэтому и дым, и пламя Метались клочьями над головой и казались под ярким солнцем не более чем вторичной деталью пейзажа. Теперь, вспоминая те минуты, я думаю, что все-таки я находился в остаточном шоке, если мог так легкомысленно рассуждать об огне.

Довольно далеко, метрах в ста, по полю, удаляясь от самолета, трусили две человеческие фигурки. Я понял, что это павшие духом солдаты, но удивился, с чего они так спешат? Ведь мы уже сели. Тут же я увидел остальных солдат и молоденького офицера. У офицера были разодраны лоб и щека, и он все время стирал рукавом кровь, чтобы она не заливала глаза. Он покрикивал на солдат, которые старались широкими ножами открыть багажный люк. Солдат было двое. Третий сидел неподалеку, неестественно вытянув перед собой ногу. Он был очень бледен и стонал.

Вдруг меня сильно толкнули в спину. Я не удержался и кулем вывалился из самолета на мягкую землю. Нечто тяжелое, словно бегемот, рухнуло на меня, и когда я вскочил, еще не соображая, что произошло, то понял, что меня выпихнул толстый бизнесмен. С неожиданной для его веса и объема резвостью он подхватил черный саквояж и припустил вслед за дезертирами по склону. Очевидно, зрелище было не лишено комизма, потому что солдат, сидевший на земле, вдруг засмеялся.