Борис Конофальский: Во сне и наяву

Открыть глаза. Закрыть глаза. Снова открыть. Ничего, абсолютно ничего не меняется. Ничего. Слепота? Ее глаза больше не видят? Она вспомнила ещё не очень давний урок физики. Фотоны. Училка по физике, Анна Аркадьевна, говорила про них, говорила, что это частицы света, что летят в пространстве. Что эти частицы и есть свет. Так вот, ни один фотон в это пространство, где сейчас она находилась, не залетел. Полная темнота. Непроглядная тьма. Тьма такая, словно у неё попросту не было глаз. А ещё влажность, которая пробирает прохладой спину. Прохладная сырость и полная темнота. Да, она чувствовала, как промокли её майка и трусы со спины. У неё ещё и ступни ног, и особенно пальцы, чуть-чуть замёрзли. А руки её, которые она держала вдоль тела, нащупывали рядом с ней влажные комочки. Земля была сырой и рассыпалась под пальцами. И тут ей показалась, что по правой ноге её что-то… кто-то ползёт. Маленькие крючочки цепляются за её кожу, цепляются и цепляются, настойчиво ползут вверх по ноге. Начали с голени и, цепляясь дальше, приближаются к колену. Девочка больше всего на свете не любила всяких жуков и вообще всех насекомых. Всех. А тут какой-то жучок, или кто ещё там, ползёт по её ноге. Да ещё в этом мраке она не могла поглядеть на него. Не могла увидеть ЭТО. Страх вперемешку с омерзением. От УЖАСА девочка закричала, вернее, вскрикнула коротко, встряхнула ногу: сбросить, сбросить, сбросить эту дрянь с себя. Немедля. Она даже попыталась приподняться, чтобы стряхнуть это с ноги…. В полном мраке девочка бьётся зубами и губами обо что-то жёсткое. На лицо сыплется песок и мелкие камушки, их мало, но теперь ещё песок скрипит на её зубах, а во рту у неё мерзкий привкус крови. Но ни песок, ни кровь, ни даже та тварь, что ползёт по её ноге, не вызывают в ней такого ужаса, как осознание того, что в этой кромешной тьме над ней что-то нависает. Большое, тяжёлое, каменное. Она даже позабыла на время о том, что по ней кто-то ползает, теперь девочке было нужно… просто необходимо узнать, что это над ней, что под ней и где она вообще находится. И предчувствие чего-то ужасного зарождалось у нее в душе, тем больше, чем больше она начинала осознавать себя, своё положение. Кажется, она просыпалась. Приходила в себя от глубокого, глубокого сна, в котором случилось что-то страшное. Мысли её становились всё чётче. Темнота, сырая земля, нависающее над ней что-то, какая-то дрянь, ползающая по её ноге.

Что это такое? Где она? Почему она здесь? Ведь вчера, девочка это сейчас отлично помнила, она ложилась в свою постель, в своей комнате, которую делила с двумя своими пятилетними братьями.

А теперь, где она? Как она тут очутилась? Что это такое вокруг?

Та тварь, что ползла по ней, уже доползла до колена. Девочку аж затрясло. В попытке стряхнуть её она захотела согнуть колено и сразу ударилась им о камень, что нависал над ней. То, что это был камень… ну или что-то такое же твёрдое и холодное, у неё уже сомнений не оставалось. Девочка, на секунду позабыв про то существо, что ползало по ноге, попыталась поднять руку, но опять ударилась, на сей раз костяшками пальцев. Камень, кажется, был повсюду. Она поняла, и для этого ей не нужны были глаза, что лежит на сырой земле под огромным камнем, в полном мраке и сырости. Девочка проглотила слюну с привкусом крови, стиснула зубы, как будто боялась, что её кто-нибудь услышит, и негромко завыла. Ничего другого она сейчас не могла сделать. Только выть. Но собственный вой ещё больше напугал её. Звук собственного голоса был отвратительным и пугающим. Он был до ужаса глухим. Это был звук могилы. Девочка была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что такое смерть и могила. И это место было как раз тем, что могло так называться. Она поняла, что погребена. Ужас обрушился на неё горячей волной, да ещё та тварь, что ползла по ней, кажется, решила, что её нога выше колена – неплохая еда, или дом, или место для кладки яиц. Тварь начала весьма основательно, по-деловому, вгрызаться в кожу девочки. Не просто укусила вдруг, а именно стала вгрызаться. Вгрызаться, крепко и надёжно вцепившись в кожу лапами-крючками, чем-то острым стала её прокусывать, один укус за другим, один за другим. Помимо того, что ей было больно, это место ещё и дико чесалось, но хуже всего было то, что ей было страшно.

Страшно от того, что кто-то, хоть и невидимый, но явно мерзкий, настырно и усердно дырявит тебе кожу.