Дмитрий Манасыпов - Дохлокрай

На небеса, поющие голосами ангелов с праведниками, его никто не пустит. В Преисподнюю, с ожидающими кольями, сковородами, раскаленными крюками, ледяным холодом и Мраком – пустить тоже не должны. Все же ему довелось спасать души обычных людей, должно же зачесться?

Он опасался лишь не оказаться в темно-мраморных коридорах, где беззвучно и плавно скользит прячущаяся за белой тканью, скрывающей ее от ненужных глаз. Ему хотелось остаться там, давно, с первого же раза. Пока не получалось.

Выходя из маршрутки, довезшей его до старой больницы, где у корпусов даже виднелись эркеры, стащил с себя личину. Кожаная маска, ждавшая своего часа на дне рюкзака, подалась неохотно, кричала без звука, рвала кожу с волосами. Шарахнувшаяся в сторону молодая мама с двумя детьми побелела, глядя на человека, сдирающего с себя лицо. Правильно, сейчас стоит оказаться подальше.

Стража вряд ли останется ждать его или просто следить за маячком, «выстреленным» пневмо-инъектором в плечо. Но им выбраться в город окажется куда сложнее: посты на подъездах, спрятанные в микрофургонах за машинами ДПС, скрывающиеся в кустах у трассы или не прячущиеся вообще, молча чернея рядом с гайцами, увидел не меньше десяти. Институт взялся перетряхнуть город полностью, вывернуть наизнанку, но найти стражников, убивших так много их людей.

Он сам поступил бы точно также, чувствуя себя правым. Ярость внутри трепыхнулась, привыкая к своему месту и уже начиная жадно присматриваться на предмет расширения. Обожди, дорогая, тебе, полыхающей внутри ало-багрово, скоро достанется вдосталь. Последние ворота перед ней он открывать не собирался… Сам не собирался. Но кто знает, что ждет тут?

Серо-желтый двухэтажный корпус, привычно в проплешинах, с угловыми башенками в больших окнах, смердел Мраком. Черно-блестящие после дождя деревья, голые и кривые, царапали низкое снежное небо. Грешников любят пугать адским пламенем, точно. Это вранье, ведь там, где Мрак царит бесконечно, жутко холодно. И зима принадлежит Мраку как советская родина пионерам – по праву рождения.

Стены, нуждающиеся даже не в ремонте, а в постройке заново, пестрели разбегающимися черными щупальцами и расползающейся плесенью. Остановись кто из редких прохожих, бегущих от мокрого дождя, пополам со снегом, и присмотрись к старенькой больнице – заметили бы все сами. Просто простояв пару-другую минут и наблюдая за разрастающейся паутиной, заметно даже в сумерках.

Но никто не останавливался. Рабочий день канул в Лету, домашний вечер нужно нагонять, вот все и бежали.

Зайдя в калитку, он копнул жирно-жидкую землю ботинком. Смрад, идущий оттуда, лишний раз подтвердил верный вывод. Он порадовался, что отправился сюда раньше другой. Может, даже успеет что-то сделать, кто знает?

Лиственная прель. Болезнь и гниль, пропитавшие саму больницу за почти век существования. Смрад дохлятины, пробивающийся снизу через холод и дождь. Тлен, самый настоящий сладковато-приторный тлен, тихонько расползающийся через трещины старых стен. Не нужно быть гением, чтобы понять очевидное. Двое, ждущие у заднего входа, не понимали. Овчарка, привязанная за столбик ржавого козырька, понимала, скулила, но эти… эти не обращали внимания. Собака, напуганная скорым взрывом гнойника, прямо здесь, рядом с ней, пропустила подходящего.

Он подождал, скрывшись за машиной скорой, когда люди доложат о порядке на вверенном участке. Зачем ему лишние враги здесь и сейчас, если обнаружится, что патруль не откликается, верно? То-то, и оно.

Двое в черном, с поддельными шевронами МВД, сообразили быстро, но ничего не успели. Ярость, помогшая отправить их в нокаут, требовала крови, но он пока держался. Просто пристегнул наручниками к соседнему столбику. Если у него не выйдет, им придется помереть, когда мертвые пойдут наружу. Но в Институте знали, чем занимаются, так что ему не переживалось.

– Руки за голову!

О кинологе он не подумал, ярость затмила глаза, не дала понять – этим олухам никто собаку бы не дал. Сейчас, если судить по запаху из-за спины, в него направлен ствол. И этой девочке нужно, всего лишь, вызвать подмогу, чтобы создать ему проблем. Он подмигнул овчарке, прося прощения, не глядя – метнул ключи от наручников. За спиной, ожидаемо, грохнуло выстрелом. Только он уже извернулся, наплевав на хрипяще-рвущуюся собаку, рубанул выхваченным тесаком.

Пуля разлетелась двумя половинками, а второй клинок, войдя в подбородок, уже хрустнул внутри ее красивой юной головы. Прости, девочка, прости за не родившихся детей с внуками.