Валентин Тарнавский - Цвет папоротника

В. Тарнавский включается в этот спор по-своему. Его повесть-феерия доказывает еще раз, что использование фантастических элементов в реалистическом художественном произведении оправдано, если автор исходит не из временной литературной моды, а из национальных традиций и особенностей таланта. Повесть «Цвет папоротника» — подчеркнуто современное, проблемное, земное, психологическое произведение. Сказочная линия так естественно переплетается в ней с картинами каждодневной жизни, быта, что у читателя почти не появляется знакомого нам по некоторым другим произведениям сходного стиля и жанра ощущения искусственности. Невольно вспоминаем мы знакомую с детства, удивительную своим переплетением сказочных и реалистических мотивов «Лесную песню» Леси Украинки. Как и в «Лесной песне», в повести В. Тарнавского — два мира: один поэтический, светлый, другой ничтожный, мелкий, но и одновременно опасный, бездуховный мир человечка-карьериста, человечка-приспособленца Фомы Водянистого. В столкновении этих двух миров — своеобразное художественное напряжение повести «Цвет папоротника».

Давно уже известно, что в художественном творчестве нет покоренных вершин, а есть только беспрерывное, на протяжении всей жизни писателя, восхождение на вершины. Высока ли, крута ли вершина, на которую восходит тот или иной автор, зависит от его таланта. Мне кажется, что Валентину Тарнавскому под силу высокие литературные задачи. Первые его произведения убедительно свидетельствуют и о таланте, и о страстном желании помочь словом своим нравственному воспитанию нового человека, свидетельствуют о своеобразной творческой индивидуальности. Но впереди большая и трудная дорога, творческие вершины, как и любые другие, легко не даются. Желаю Валентину Тарнавскому веры в свой талант и упорства в трудном деле — остаться самим собой.

Владимир Дрозд

В ту августовскую субботу я проснулся поздно. Стояло синее, сонное, вылинявшее от жары утро. Тихо журчала бумажным голосом радиоточка. В открытом окне нашей полуподвальной комнаты мерцали солнечные искорки. Будто с высоты, отреставрированных соборных куполов над нами скапывало расплавленное золото. Такое утро могло быть и тысячу лет назад.

Наш домик на извилистом спуске, стекавшем к Подолу, постепенно совсем увяз в земле. Тонкие блинчики кирпича-сырца медленно превращались в глину. Из окна было видно, как между горбатой брусчаткой зелеными сабельками пробивается трава, а на солнцепеке покачивает седой головой одуванчик.

Улочка жила своей обычной жизнью. Прошаркали старческие ноги в ватных бурках, проплыла тощая авоська. Это баба Аня тащила внуку свежий кефир. Потом процокала каблучками стайка любопытных экскурсанток. Затем нетвердо, вразнобой проскрипели новый ботинок и старый облупленный протез. Это дядя Коля возвращался с «работы». На железнодорожном вокзале он брал билеты для желающих, двигая на кассу, как на амбразуру. Из своего окна я видел только непарадную человека.

Включив через дистанционное управление магнитофон, я спрыгнул с кровати, трижды растянул эспандер, взял скакалку и сел. Мне некуда было торопиться, некуда собираться. Я достал из кармана сигарету и с наслаждением закурил, пуская дым в лицо собственной силе воли. Приехали, слазьте. Ваша остановка. Говорят, где-то в Непале между старым и новым годом есть нулевой день, пустой лист в календаре, когда все старые дела завершены, а новые начинать не стоит. Вот такая дырка во времени, пустота между прошлым и будущим случилась и у меня. Какой-то этап в моей жизни заканчивался, и я стоял на пороге нового, где ожидали меня и зрелость и ответственность. Мне стало неуютно и холодно.

Матери дома не было. Она работала билетершей в кинотеатре и, вероятно, уже впускала народ на второй сеанс. В одних трусах я отправился на кухню, разогрел вчерашний супчик и, чтобы не мыть тарелку, хлебал его прямо из кастрюльки. Лапша скапывала на мою бородку, которую я завел, чтобы быть похожим на доцента. Похожим. Ха-ха-ха. Она в упор не видела ни меня, ни моей бороды.

Я остановился посреди кухни в звонкой тишине, как наши старинные часы с кукушкой, гиря которых уперлась в табуретку. Наступила пора, как говорил мой друг Сеня, подбивать бабки.

Чего я достиг? В то время, как мои одноклассники дружными рядами пробились в вузы, двое медалистов даже в сельскохозяйственную академию, потому что копали глубже других, я стал обыкновеннейшим работягой. Монтажником радиоаппаратуры. На заводе. И мои товарищи старательно не узнавали меня на улице. Хотя и я им не завидовал. Я уже был человеком, а они еще оставались кандидатами в люди. Я уже давал государству, а они только брали. К тому же мне до умопомрачения нравился смоляной дымок канифоли, дрожание стрелок индикаторов, спокойная уверенность в себе. Я крепко стоял на земле. И матери так было легче.

Читать дальше