Александра Бракен - Темные отражения. Немеркнущий [litres с оптимизированной обложкой]

Дверь открылась, и в комнату вошли трое.

Два здоровяка-агента в зеленой униформе и маленькая женщина, которую они втащили внутрь и привязали пластиковыми стяжками к другому стулу. Ее голову скрывал капюшон из мешковины, и, судя по мычанию и протестующим стонам, рот был заткнут кляпом.

Мою шею свело от ужаса, страх медленно пополз вниз по позвоночнику.

– Здравствуй, моя дорогая, – снова прошипел голос Албана. – Надеюсь, этим вечером ты прибываешь в добром здравии.

Джон Албан оставался советником в кабинете президента Грея, пока его собственная дочь, Алиса, не был убита ОЮИН. Как мне объяснила Кейт, Албан не справился с чувством вины. Но когда он попытался донести до остальных правду – не глянцевую, засахаренную версию о лагерях, обратившись в крупные газеты, ни одна не решилась обнародовать его историю. Президент Грей ужесточил и без того безжалостный контроль за СМИ. Таковы были последствия взрыва в Вашингтоне: хорошие парни остались неуслышанными, плохие – получили все преимущества.

Джон Албан был уже немолод, его темная кожа так же выдавала его возраст, а из-за тяжелых мешков под глазами лицо тоже казалось обвисшим.

– Разумеется, мне невероятно приятно видеть тебя здесь. Мы с моими советниками очень хотели бы оценить пределы твоих способностей и понять, какую пользу они могут принести нашей организации.

Я кивнула, язык прилип к небу.

– Мы считаем, что эта женщина передает информацию людям Грея, саботируя операции, на которые мы ее посылаем. Я бы хотел, чтобы ты исследовала ее последние воспоминания и сказала бы мне, правда ли это.

Он что, считает, это так легко? Глянул внутрь – и получил все ответы? Я выпрямилась и пристально посмотрела на него через стекло. Я хотела, чтобы Албан понял: я догадалась, что он укрывается за дверью не от этой женщины, а от меня.

Все, что мне нужно было сделать, завоевать его доверие и получить частичку свободы. И когда придет время, он пожалеет, что сам предоставил мне возможность оттачивать свои способности; проснувшись однажды утром, он обнаружит, что я ушла, не оставив и следа в этой подземной дыре. Время работало на меня. Удостоверившись, что остальные в безопасности, я разорву сделку и сбегу отсюда.

– Вы должны назвать мне конкретную операцию, – возразила я, не зная даже, слышит ли меня Албан. – Иначе мы можем проторчать здесь всю ночь.

– Понимаю, – протрещал голос. – Думаю, нет нужды говорить, что все увиденное и услышанное тобой в этом зале – конфиденциальная информация, к которой у твоих сверстников нет и не было доступа. Если мы обнаружим, что какие-то данные стали общественным достоянием, не обойдется без… последствий.

Я кивнула.

– Превосходно. На днях этот агент ходил на встречу со связным, чтобы получить конверт.

– Где?

– В окрестностях Сан-Франциско. Точнее сказать не могу.

– У связного есть имя?

Последовала долгая пауза. Нетрудно было догадаться, что за дверью совещаются. Наконец Албан объявил:

– Амброуз.

Двое солдат, что привели женщину, попятившись, вышли. Она услышала, как щелкнул дверной замок, но когда я потянулась к ее связанным запястьям, женщина попыталась увернуться от моего прикосновения.

– Амброуз, – бормотала я. – Сан-Франциско. Амброуз. Сан-Франциско…

Снова и снова повторяя эти слова, я погрузилась в ее разум. Напряжение, которое копилось во мне с того самого момента, как я взошла на борт самолета в Мэриленде, мгновенно схлынуло. Я наклонилась ближе к женщине, стремительный поток мыслей заструился через ее сознание. Они оказались ослепительно-яркими – от них исходило настолько болезненно-насыщенное свечение, словно каждое воспоминание окутывал чистый солнечный свет.

– Амброуз, Сан-Франциско, информация, Амброуз, Сан-Франциско…

Этому приему меня научил Клэнси – упоминания определенных слов, фраз или имен нередко достаточно, чтобы найти нужную главу в чьих-либо мыслях.

Женщина расслабилась под моими пальцами. Готова.

– Амброуз, – тихо повторила я.

Стоял полдень или около того; я была ею, а она – мной, и мы быстро подняли глаза на солнце, стоящее прямо над нами. Картинка мерцала, когда я бежала через пустынный парк, черные тенниски скользили по некошеной траве. Впереди замаячила постройка – общественный туалет.

В моей руке внезапно появился пистолет, что меня нисколько не удивило. По мере того как я погружалась в ее разум, вместе с «картинкой» приходили и другие чувства: запах – там, звук – здесь, прикосновение. С того мгновения, как оказалась в этих воспоминаниях, я ощущала холодный металл за поясом шортов.