Максим Далин - Человек с именем

Но брать у босса расчёт я не собирался. Так что в понедельник я пошёл к нему, узнать, что нового. И меня тормознул Люлю — зацепил коготком за рукав и потянул.

— Пойдите сюда, глубокоуважаемый, — говорит. Но улыбается неуважительно — ехидно.

Я как-то не уловил, что это у него за приступ ехидства. Просто подошёл, без всякой задней мысли. Люлю раскрыл директорию и говорит своим оперным сопрано:

— Ну так вот. Пришёл анализ твоей ДНК, величайший художник всех времён, — и в голосе у него смесь ванильного ликёра с синильной кислотой.

— Отлично, — говорю. — И что генетики?

— А генетики считают, — отвечает, — что ты, господин Леонардо Рембрандт, химера.

Упс. Стул пододвинул — сел. Облом какой…

Химера. Нет меня. Конструкция. Собран из кусков. Никакой я не Хербиус. Я — куски Хербиуса и куски ещё каких-то перцев. Ну да, так художник-то при взрыве погиб… Ух, ты ж…

То-то мне показалось, что его тщедушная тушка на мой корпус никак не похожа!

— Но голова-то у меня — Саторини! — говорю. — Черепок-то! Точки-то идентификационные! Мозги-то! Душа, в общем, а?!

Люлю улыбнулся сладенько.

— Голова — да, — говорит. — Отчасти. А мозги — нет. У Саторини открытая черепно-мозговая травма была, с фатальным поражением вещества головного мозга, — и открывает картинку. — Поэтому его и не откачали. Прости, киборг, никак мне не верилось, что ты у нас — богемный хлыщ, вот я и пошарил чуток по закрытым файлам. Так вот, затылка у Хербиуса не было. И большей части мозга тоже не было. Но лицевая часть черепа не пострадала. И это нежное личико — всё, дорогуша, что у тебя от бедолаги Хербиуса

— А остальное — от кого тогда? — спрашиваю. Чувствую себя глупо-преглупо.

— А остальное, как раз, и заинтересовало нашего босса. Он тогда недорого прикупил очень приличный биоматериал: недурно сохранившуюся тушу охранника Арт-Галереи, некоего Рона Хейли, двадцати восьми лет, одинокого, погибшего в том же теракте. И большая часть химеры — это Рон. И мозги его же. Но лицо у него сгорело, такие дела. А куски Саторини всё равно были завещаны трансплантологам, так что сторговались прямо на месте: лицевая часть черепа, лоскуты кожи и пара сухожилий. Вот и всё, что в тебе художественного, Ронни.

И вдруг у меня отлегло от сердца.

— То есть, я просто боец? — говорю. А морда расплывается сама собой. — И никаких дурацких стихов не писал? И не рисовал картин ногами?

— Точно, — говорит. — Просто боец. Обычный бычара. Разве что — с тягой к искусству, всё-таки Арт-Галерею охранял. Аж целую неделю, до самого взрыва.

Ага, думаю, вот почему мне там было неуютно. Я там, дубина, террориста прозевал. Ну, так поделом мне! Сам в ящик сыграл, и Саторини разнесло в клочья — теперь-то я гораздо осмотрительнее.

А Люлю улыбается, как кот:

— Я, — говорит, — с самого начала был уверен, что твоя личность к Саторини отношения не имеет.

— Это ещё почему? — говорю. — На гения не тяну, думаешь? Да я, чтоб ты знал, в этом самом ногизме шарю лучше, чем сам Саторини! Знаешь, какую картину забацал!

И тут у Люлю случилась истерика. Он просто под стол сполз и там попискивал:

— Ронни, убил! Да я не сомневаюсь, что ты можешь и ногами, и руками нарисовать нечто лучше, чем Саторини! Не такая это проблема! Но только очень небогемное существо думает, что вся эта мода и популярность — из-за того, что кто-то действительно прекрасно рисует что-то ногами!

— Ну да, — говорю. — Мне-то, положим, не нравится, но я же не специалист…

Люлю посмотрел на меня умилённо.

— Не нравится ему… душка непосредственная. Да картины тут вообще ни при чём! У Саторини — связи были, деньги в тусовке крутились. Газетные и сетевые скандальчики, провокации, гадость всякая — неужели не понимаешь? И ещё: я точно знаю, что ты, дубина романтичная, всё идеал свой ищешь среди девиц, а Саторини шлялся по барам знакомств для мужчин-некроморфов, да ещё и в компании репортёров — плевать ему было на идеалы. Популярность в тусовке, понимаешь ли: чем грязнее, тем легче сделать себе рекламу.

— Понятно, — говорю. А сам думаю: ох, ничего ж себе…

Хорошо ещё, думаю, что никуда в газету не ткнулся. Влип бы по самые уши. Как вовремя результаты пришли, всё правильно, я — Ронни Хейли, бывший охранник, нормальный киборг без всяких мерзких штучек, хоть, предположим, не гениальный и не богатый.

И на душе сплошной уют и спокойствие.

Одно плохо: теперь картина пропадёт без всякой пользы. Двадцать штук за неё точно дали бы, если бы была Хербиусом нарисована.