Клиффорд Саймак - Всякая плоть – трава [litres]

– Брэд… Брэд, а ты нас не разыгрываешь? Смотри, если это все неправда, будет ужасный скандал.

– Честное слово, – сказал я. – Нэнси, это очень серьезно, я говорю тебе чистую правду. Я попал в другой мир, в соседний мир…

– Там хорошо, Брэд?

– Недурно. Всюду одни цветы, больше ничего нет.

– Какие цветы?

– Лиловые. Их мой отец разводил. Такие же, как у нас в Милвилле. Эти цветы все равно что люди, Нэнси. И это они огородили Милвилл барьером.

– Но цветы не могут быть как люди, Брэд!

Она говорила со мной как с маленьким. Как с младенцем, которого надо успокоить. Надо же: спрашивает, хорошо ли здесь, и объясняет, что цветы – не люди. Уж эта мне милая, деликатная рассудительность!

Я постарался подавить злость и отчаяние.

– Сам знаю. Но это все равно. Они разумные и вполне общительные.

– Ты с ними разговаривал?

– За них говорит Таппер. Он у них переводчиком.

– Да ведь Таппер был просто дурачок.

– Здесь он не дурачок. Он может многое, на что мы не способны.

– Что он такое может? Брэд, послушай…

– Ты скажешь отцу?

– Скажу. Сейчас же еду к тебе домой.

– И еще, Нэнси…

– Да?

– Пожалуй, ты лучше не говори, где я и как ты меня отыскала. Наверно, Милвилл и так ходит ходуном.

– Все просто взбеленились, – подтвердила Нэнси.

– Скажи отцу что хочешь. Скажи все как есть. Но только ему одному. А уж он сообразит, что сказать остальным. Ни к чему будоражить их еще больше.

– Хорошо. Береги себя! Возвращайся целый и невредимый!

– Ну ясно, – сказал я.

– А ты можешь вернуться?

– Думаю, что могу. Надеюсь.

– Я все передам отцу. Все в точности, как ты сказал. Он этим займется.

– Нэнси, ты не беспокойся. Все обойдется.

– Ну конечно. До скорой встречи!

– Пока! Спасибо, что позвонила. Спасибо, телефон, – сказал я Тапперу.

Таппер поднял руку и погрозил мне пальцем.

– Брэд завел себе девчонку, – нараспев протянул он. – Брэд завел себе девчонку.

Мне стало досадно.

– А я думал, ты никогда не подслушиваешь, – сказал я.

– Завел себе девчонку! Завел себе девчонку!

Он разволновался и так и брызгал слюной.

– Хватит! – заорал я. – Заткнись, не то я тебе шею сверну!

Он понял, что я не шучу, и замолчал.

Я проснулся. Вокруг была ночь – серебро и густая синева. Что меня разбудило? Я лежал на спине, надо мной мерцали частые звезды. Голова была ясная. Я хорошо помнил, где нахожусь. Не пришлось ощупью, наугад возвращаться к действительности. Неподалеку вполголоса журчала река; от костра, от медленно тлеющих ветвей тянуло дымком.

Что же меня разбудило? Лежу совсем тихо: если оно рядом, не надо ему знать, что я проснулся. То ли я чего-то боюсь, то ли жду чего-то. Но если и боюсь, то не слишком.

Медленно, осторожно поворачиваю голову – и вот она, луна: яркая, большая – кажется, до нее рукой подать, – всплывает над чахлыми деревцами, что растут по берегу реки.

Я лежу прямо на земле, на ровной, утоптанной площадке у костра. Таппер с вечера забрался в шалаш, свернулся клубком, так что ноги не торчали наружу, как накануне. Если он все еще там и спит, то без шума, из шалаша не доносится ни звука.

Слегка повернув голову, я замер и насторожился: не слышны ли чьи-то крадущиеся шаги? Но нет, все тихо. Сажусь.

Залитый лунным светом склон холма упирается верхним краем в темно-синее небо – это сама красота парит в тишине, хрупкая, невесомая… Даже страшно за нее: вымолвишь слово, сделаешь резкое движение – и все рассыплется; тишина, небо, серебряный откос – все разлетится тысячами осколков.

Осторожно поднимаюсь на ноги, стою посреди этого хрупкого, ненадежного мира… Что же все-таки меня разбудило?

Тишина. Земля и небо замерли, словно на мгновение привстали на цыпочки, – и мгновение остановилось. Вот оно застыло, настоящее, а прошлого нет и грядущего не будет – здесь никогда не прозвучит ни тиканье часов, ни вслух сказанное слово…

И вдруг надо мной что-то шевельнулось – человек или что-то похожее на человека бежит по гребню холма; легко, стремительно бежит гибкая, стройная тень, совсем черная на синеве неба.

Бегу и я. Взбегаю по косогору, сам не знаю, почему и зачем. Знаю одно: там – человек или кто-то, подобный человеку, я должен встретить его лицом к лицу, быть может, он наполнит новым смыслом эту заросшую цветами пустыню, этот край безмолвия и хрупкой, неверной красоты; быть может, благодаря ему здесь, в новом измерении, в чуждом пространстве и времени, для меня что-то прояснится и я пойму, куда идти.