Светлана Пономарева - Город без войны

Замок медленно, опасливо начал проворачиваться, и вскоре дверь отворилась. Сашка зажмурился от неяркого, но неожиданного света керосиновой лампы, которую мама держала перед собой. Лицо мамы казалось бледным, измученным.

– Ох, Сашенька, – выдохнула она, неловко притягивая его к себе одной рукой. В квартире отвратительно пахло лекарствами. Сброшенные с вешалки валялись в прихожей вещи.

– Приходили из Конторы, – объяснила мама, – такие грубые, страшные люди…

Она всхлипнула. Сашка взял из её рук лампу, пошёл на кухню. Там тоже был беспорядок.

– Сашенька, – мама как будто только что его разглядела, – что у тебя с головой?

– Ерунда, – пробормотал он. Похоже, те, кто приходил к ним домой, не сказали маме всего, что произошло. – Ты лучше скажи, что им было надо? О чём они тебя спрашивали?

– Они что-то искали. А спрашивали про Илью, про то, как вы в увольнение приходили. Сказали, Илья что-то натворил… – мама сосредоточенно вспоминала. – Я хотела завтра ехать к тебе в Корпус. Такое горе… Илья – такой милый мальчик. Что он сделал? Ведь его теперь могут отчислить, да?

– Мама, – оборвал её Сашка, – что говорили обо мне?

– Ничего. Проверили твои вещи и всё.

Сашка сел на табурет, положил локти на стол. Вот оно что: мама ничего не знает об отчислении, да и об Илье тоже. А уже так расстроилась. Что же будет дальше?

– Сынок, что у тебя с головой? Это опасно?

– Нет, – Сашка выдавил из себя улыбку и принялся врать: – На учениях из грузовика выпрыгивал – стукнулся. Вот отпуск дали. Недельку дома побуду.

Мама стала разжигать плиту. Сашка смотрел, как она устало двигается, и лихорадочно размышлял: Контора сюда больше не сунется – зачем он им нужен, да и из Корпуса выгнали и забыли. Значит, маме вообще ничего можно не говорить. Так для всех будет лучше. Только надо за неделю что-то придумать. Найти, куда можно уйти, как будто в Корпус. Попробовать сунуться на завод, там работникам дают койку в бараке, или в какую-нибудь охранную службу… Можно найти выход…

– Сынок, а Илью держат в Конторе? Может, сходить, попросить за него? Он не может быть виноват.

– Мама, не надо! Только не ходи в Контору! – Сашка вскочил. – Он… он на самом деле виноват. И… мы с ним больше не друзья!

Мама ещё что-то говорила, но Сашка прошёл мимо неё в комнату и стал расстилать себе на полу. Надо было лечь спать, чтобы не разговаривать с мамой. Надо было лечь и всё хорошенько обдумать. К тому же голова гудела от всего этого безумного дня…

Мама грела чай, предлагала ему поесть, потом ещё долго сидела за проверкой тетрадей, вздыхая и шелестя страницами. Сашка лежал неподвижно и думал. Думал о том, что совсем, оказывается, не знал Илью. Не знал того, с кем год стоял в шеренге рядом, спал на одной двухъярусной койке, сидел за одной партой.

А ведь они с Ильёй даже не ругались. Сашка вспомнил, как на одно из первых построений приятель притащил драного котёнка, подобранного у забора Корпуса, и за это загремел в карцер. Сашке показалось несправедливым такое наказание, и он стал пререкаться с офицером, за что его тут же посадили рядом с другом. Тогда они поклялись никогда не расставаться.

– Вот смотри, – говорил тогда Илья, – мы постоянно попадаем в одно и то же место, вот в Корпус, в одну роту, в один карцер. Ты думаешь просто так? Нет, это не просто так. Мы, наверно, как-то связаны.

– Да, – ответил Сашка, подумав. – Конечно, мы связаны. Давай поклянёмся дальше никогда не разлучаться, даже если нас пошлют на войну.

– Давай, – согласился Илья. – Только клятву нужно скрепить кровью. Чтобы всё было серьёзно.

Илья, найдя в кармане гвоздик, расковырял себе палец, потом то же самое сделал Сашка.

– Ну, вот, – сказал Илья, ког­да они перемешали кровь, – теперь мы никогда не расстанемся…

Наконец, мама погасила лампу и легла. Сашка, кусая губы, подождал, пока она уснёт, и только тогда всё-таки разревелся. Теперь было можно. Раньше он и не подозревал, что в нём такой запас слёз: он плакал и плакал, а слёзы всё не кончались. На улице было совсем темно, когда обессилевший Сашка не то заснул, не то потерял сознание…

Утро было унылое: по крыше барабанил мелкий дождик, ветер трепал пожелтевшие листья старых клёнов. Сашка проснулся и долго не мог сообразить, что же произошло и почему он дома, а когда вспомнил, стало совсем плохо. Мамы в комнате не было – наверное, уже ушла на работу. Он встал, пошёл в душ. Из зеркала на него смотрел худой бледный подросток, почти ничем не напоминающий прежнего Сашку. Слишком усталый и измотанный был у него взгляд. Повязка за ночь сбилась, обнажила затянутую кровавой корочкой рану. Сашка отвернулся, встал на цыпочки и достал с полочки старенькую аптечку. Раньше родители хранили там бинты, йод и прочие медикаменты для первой помощи непоседливому сыну, который то па­дал с дерева, то повисал на колючей изгороди. Бинт в коробке был. Морщась от боли, Сашка туго перебинтовал себе голову, потом проглотил пару таблеток, которые ему дали в санча­сти, умылся, вышел в подъезд и постучал в соседнюю дверь. У соседей тёти Лизы и дяди Вити был единственный в доме телефон.