Цезарий Збешховский: Всесожжение [litres]

– Аха… – Васыль придвинул стул и сел за столик. – Сколько лет прошло? Десять?

– Парень повесился как раз тогда, когда приняли этот закон. – Яни почесал затылок. – То есть восемь лет назад. Потом ещё два года Мартин воевал с прокуратурой о размере наказания за смерть сына. Влетел в такую сумму, что вынужден был продать дом. Представляешь себе? Живут с женой в какой-то клетушке, полной мусора, потому что его жена спятила и тащит всякую дрянь со свалок.

– Не говори про такое, когда я ем, – произнёс другой мужчина. – Меня тошнить начинает.

Маленький смерч на Республиканском круге поднимал вверх тучи пыли. Полицейские, которые боролись в полдень с растущей пробкой, постоянно тёрли глаза, не защищенные солнечными очками. Частички пыли прилипали к потным лбам и щекам, попадали в нос, царапали горло. Кроме того на дороге постоянно появлялись странствующие рыцари, которые всё не могли съехать с круга. День был тяжёлый, солнце палило.

Руководящий сменой старший сержант заметил такси, зелёный «крайслер», который повернул влево на красный свет и старательно кружил вокруг островка. В машине не горела фара, что квалифицировалось как нарушение и подлежало наложению штрафа. Сержант с гордостью заметил, как один из стажёров с жезлом подбежал к такси. Он спокойно ждал, пока парень не заставит автомобиль съехать на обочину, но молодой капрал внезапно отвернулся и пошёл в другую сторону. Шеф замер, глядя, как машина съезжает на внешнюю полосу без всякого штрафа. Через минуту он настиг капрала и начал кричать на него высоким, писклявым голосом.

– Это было городское такси, – объяснял парень, глядя в землю. – Я подумал, что нет смысла…

– Подумаешь, когда будешь чистить клозет в управлении! – кричал сержант.

– Слушаюсь, – пробормотал капрал. – Прошу прощения.

Тот факт, что это было такси, на самом деле не имел никакого значения. Молодой полицейский был чрезвычайно суеверен и никогда бы в жизни не остановил транспорт, отмеченный номером тринадцать. Регистрационного номера «крайслера» – SE2Y135 – хватило, чтобы навлечь на капрала гнев начальника. Он мог только покорно слушать и выдумывать причины, потому что если бы сказал правду, то мог бы попрощаться с желанной работой. Он это хорошо знал. Не каждый суеверный человек лишён разума.

Центральная долго вызывала водителя зелёного «крайслера». Жуя жвачку и заговаривая пассажиров, Томас ответил на звонок, нажав кнопку на трубке.

– Здравствуй, дорогая, – сказал он диспетчеру Гине.

– Не паясничай, Том. Есть рейс с Центрального, который ты должен взять. Ты же там заканчиваешь, правильно?

– Именно так, дорогая.

– Кто-то заказал через Синет рейс до «Омеги» и заплатил вперёд. Если к тебе подойдёт пассажир, то не бери с него деньги, но ничего ему не говори.

– Как фамилия?

– Заказчик не указал фамилию, но сколько людей могут ехать в этот дом смерти?

– Загадочное дело, – усмехнулся Том. – В котором часу прибывает поезд?

– Если верить расписанию, пассажир уже на перроне, – ответила Гина с ехидством. – А перед вокзалом стоит только Мартин, который скорее выбьет гостю зубы, чем отвезёт его в «Омегу». Так что поспеши.

– Чёрт, – вырвалось у Тома. – Тогда, конечно, нужно пошевеливаться. Буду через пять минут!

– Рассчитываю на тебя, дорогой! – крикнула Гина ему прямо в ухо и отключилась.

Старый «лэндровер», принадлежащий Фонду Мира, мчался по автостраде, чтобы нагнать время, потерянное на заправке. Собственно, он догонял последний грузовик в колонне с пожертвованиями, когда коммуникатор Нины начал свой концерт. Сначала, увидев незнакомый номер, она не хотела отвечать, но водитель умоляюще смотрел на неё; «Yesterday» он не любил. Она достала телефон из кармана, надеясь, однако, что тот замолчит раньше.

– Слушаю.

– Это я, – произнёс он тихо, с трудом пробиваясь сквозь треск.

Она сразу же узнала этот уставший, немного хриплый голос.

– Маркус…

– Не помешал?.. – спросил он.

Жизнь с ним была полна вопросов, лишённых ответов. И казалась бесконечным путешествием – от утренней тревоги до дневной подавленности, от вечернего беспокойства до ночных разочарований. Она тосковала по началу этого пути ― по выполненным обещаниям, по жажде и голоду, которые оживляли все. Но со временем добрые и злые чувства перемешались так, что она не могла их распутать, не уничтожив. Когда пыталась что-то понять, видела только безмерную жалость, а та очень легко переходила в злость.