Алекс Аргутин - Аяхуаска [СИ]

Бывало, проснешься так часиков в десять. И тишина. Ни телика, ни радио. На окнах морозные узоры. Внешнего мира, словно, не существует. Забьешь на учебу, откроешь книгу, и читаешь себе какого-нибудь доктора Фаустуса. А воображение так и звучит в ушах Малером, воет его неистовыми духовыми. И даже телефонный звонок не способен разрушить эту иллюзию в силу отсутствия телефонного аппарата.

Вообще, человечество, особенно в последние десятилетия, окружило себя настолько плотным информационным полем, такой безумной каруселью новостей, фильмов, музыки, чтива, исторических и научных открытий, социальных и коммунальных аспектов, что отдельного человека не то, что не видно, его уже может не быть совсем. Достаточно роли. И уже не важно, каков актер. Если он не справляется, система тут же меняет его на другого.

В начале девяностых еще казалось, что может все по другому сложиться. И черт с ним, с отсутствием продуктов, сигаретами по талонам, зарплатой в сто долларов. Зато Америка и Россия дружили. Гуманитарная помощь да секонд хэнд. Не очень достойно, конечно, для такой страны-то. Но думали, это преодолеем, и заживем, как в Европе. Что говорить? Главное, надежда была. Пока Ельцин в конец не запил.

А потом понеслось. Жадность и воровство. Даже секонд хенд стал за деньги. Это же надо было до такого опуститься? Где-то люди поношенную одежду с себя снимают и бесплатно относят в гуманитарные центры. А здесь какой-нибудь чиновничек посылки эти распаковывает и руки греет. Нет, к черту такую систему. Всеобщая бедность ни к чему хорошему не ведет. Да и богатство тоже. Ну, и как же теперь, что бы предложил Чернышевский? И есть ли такой ответ для страны в целом?

И вот, ты уже летишь один, в компании с такими же алкоголиками и наркоманами, за тридевять земель, ни во что не веря. Как в пустоту бесконечности. В надежде на некий далекий рассвет, что откроет тебе свои двери.

Марс оставался мертвым всегда. Те, кто глубоко в его недрах построил эту цивилизацию, пришли с Земли. Кислород, отсутствовавший на поверхности, в достаточном для дыхания количестве наполнял подземные пустоты. Это и позволило первым колонистам обосноваться и возвести тут целые города, соединявшиеся широкими тоннелями. Вероятно, когда-то они были похожи на сверкающие огнями ночные хайвеи, но теперь выглядели совершенно запущенными.

Когда Мартен наконец заговорил, Иннокентий и Салех наперебой начали рассказывать ему то, что как-то поняли сами. Но иногда русские несли такую чушь, от которой физико-техническая степень молодого астронавта корчилась и стонала. Француз не мог взять в толк, как выживание древних на бесплодной планете стало возможным без современных научных знаний. Но еще чаще он ловил себя на том, что восхищается стойкостью и оптимизмом этих двух безумных художников.

Художества Салеха и Иннокентия произвели на Мартена впечатление сразу, как он впервые сумел осмотреться. Они повсюду свисали со стен мастерской, в которую его принесли заботливые спасители. Огромные куски теплоизоляционной фольги, оставшейся от зондов и исследовательских капсул, запущенных с Земли, были разрисованы примитивными изображениями северных олений, медведей и человечков с огромными дубинами.

И еще этот запах. Мартен помнил его с раннего детства. Как большинство соотечественников, его родители тоже иногда покуривали. Правда, сам он эту страсть не разделял. Но привык относиться к страждущим с пониманием.

— Значит, — поинтересовался толерантный европеец, — вы не раз выбирались наверх?

— А как же? — удивился Салех — Оттуда и семена, иначе мы бы не протянули. А так, забацали тепличку… Конопля же, — она сорняк. Вот только, почти весь ток туда уходит.

Действительно, мастерская освещалась довольно тускло, всего тремя лампочками накаливания. Салех и Иннокентий, мусоля самокрутки, сидели прямо на каменном полу в метре от топчана, на котором все еще возлежал обретший дар речи пришелец.

— Ну, ладно, — узнав, наконец, о Марсе намного больше, чем любой ученый с Земли, Мартен перешел к главному, что сильнее всего его интриговало, — Вы-то сами, как вы тут оказались?

— Э… То длинная история, — замялся Салех, выпуская очередной клуб дыма, — Знаешь, Зимбабве, страна такая….

У француза по спине побежали мурашки. Он даже попытался приподняться на локте, чтобы не пропустить ни слова.

— Понимаешь, — заметив это, перебил Салеха Иннокентий, — Году примерно в девяносто третьем Сорос выдал нам грант. Ну, перестройка, все плохо, картины больше не продаются. А мы что…