Александра Голубева - Катастеризм [litres]

А может – может, можно ещё развернуться и уехать? Он ведь пока ничего здесь не взял. Никто не имеет права его держать.

Но чтобы уехать, нужно что-то сейчас сказать. Будут вопросы. Будет недоумение. Будет как минимум удивлённый взгляд. Лучше уж просто дотерпеть до конца – а потом заблокировать все их контакты и больше не возвращаться.

Хотя если его подключат, то уже, наверное, нельзя.

Тульин отстранённо подумал, что сейчас, кажется, совершает какой-то решительный шаг. Зимним ботинком в напылённых бахилах – прямо в новую жизнь. По дешёвому линолеуму.

Худая жизнь лучше доброй смерти.

– В целом Юлия Николаевна объясняла мне суть, – тихо сказал он. Сунага живо обернулся:

– Запись при вас?

– Запись?..

– Инструктажа.

Тульин отвёл глаза.

– Не знаю. Если она делала запись, наверное, где-то у вас хранится?

– К вашему аккаунту ничего не приаттачено, – развёл руками Сунага. – А значит, даже если Юлия Николаевна вам уже всё объяснила, придётся повторить. Вы не поймите неправильно, она блестящий учёный и человек выдающихся деловых качеств… но всё ж таки человек. Значит, могла что-то упустить. Либо вы могли недопонять. А без записи это установить уже не удастся. Шарф снимите, пожалуйста.

– Что?..

– Шарф снимите.

Тульин неохотно стащил шарф, прежде натянутый до носа. Это было почти больно, будто он – не кожу сдирал, конечно, но отклеивал от неё присохший пластырь. Поразительно, как всё это стало ему непривычно.

Сунага же будто и не заметил ожоги у него на лице, свежие и нелепые, как если бы Тульину вчера исполнилось четырнадцать, а сегодня он впервые взял в руки бритву. Он ловко просунул руку Тульину за ворот пальто и прицепил к рубашке петличку. На его собственной футболке такая уже болталась.

– Ваши вопросы тоже запишем, – пояснил он. – Запись будет доступна для скачивания в течение суток по ссылке из вашего аккаунта, потом ссылка устареет, новую, если что, надо будет запрашивать. Ну, впрочем, это быстро, так что не волнуйтесь. Вам не жарко?

Тульину было жарко, но он мотнул головой.

– Теперь о том, как пройдёт инструктаж. Он иногда бывает утомительным – заранее прошу прощения, но это необходимо. Я начну с разъяснений, чем именно мы занимаемся, на каком материале и с какой целью проводим работу, какова ваша роль. Это может показаться излишним, тем более что, как вы говорите, вам Юлия Николаевна уже объясняла, да и сами вы наверняка почитали в интернете, но иначе всё же никак. После этого перейдём к рабочему процессу, организации труда, коллегам и так далее. Ну а потом уж, если всё будет хорошо, вас подключим. – Они шли по узкому, неприятному коридору между закрытыми и полуоткрытыми дверьми, за которые Тульин не заглядывал. – Есть ли уже вопросы?

Есть ли у него вопросы?

Какой хороший вопрос.

– Скажите… – Тульин запнулся, – я правильно понял, что моим главным занятием здесь будет не думать?

Сунага обернулся на него с любопытством.

– Ну, в некотором роде. В том же, в каком занятие, скажем, штукатурщика – не бегать. Не может же он бегать, пока работает со штукатуркой, верно? Но не волнуйтесь, вы не заскучаете.

– Я не волнуюсь.

Это была правда.

Вот как объяснил суть работы Сунага.

Человечество стоит на пороге кризиса – более масштабного и травматичного, чем индустриализация. Прогресс всегда, неизбежно, обессмысливает одни занятия и создаёт пространство для других. Когда в цехах трудилось много рабочих, существовала специальная профессия человека, который их развлекал. С появлением радио она обессмыслилась. А потом и рабочие из цеха разошлись.

Потом алгоритм заменил диджея, а процедурный фанк – авторскую музыку.

Десятки лет мы жили в высокомерном ощущении, что автоматизация, алгоритмизация и нейросети отберут у нас работу скучную, монотонную и рутинную, но творчество, искусство и всё интересное останется за людьми. «Ты всего лишь машина, имитация жизни. Робот сочинит симфонию? Робот превратит кусок холста в шедевр искусства?»

Как выяснилось, да.

Робот напишет миллиард картин. Триллион симфоний. Самый талантливый композитор – лишь скучный, склонный к бесконечным самоповторам болван на фоне эволюционирующего сетевого алгоритма, порождающего любую гармонию.

Самый блестящий художник – лишь жалкий ремесленник.

Древние греки недаром почитали улитку золотого сечения, а Леонардо – распинал смешного многорукого дядьку в квадрате. Они давным-давно разобрались, что наши представления о красивом и гармоничном, в общем-то, очень просты, всеобъемлющи и ритмичны. Мы знали это и воспевали это, замечая красоту в кристаллах, кораллах и листве, но почему-то чертовски удивились, когда выяснилось, что машина легко обучается гармонии.