Дороти Хейнз: Заброшенная дорога

Мальчик пинком распахнул дверь и замер. Солнце светило ему в спину, и силуэт на фоне проема выглядел для стороннего глаза карикатурой на всех подростков мира: джинсы, гармошкой ниспадающие на ботинки, рубашка навыпуск, вихор на макушке. Секундой позже мальчик переступил порог и приобрел цвета и черты. Джинсы были линяло-синими, а глаза того оттенка голубого, который люди непонятно почему ассоциируют с правдой.

— Мама! — прокричал он, плюхая на столик в прихожей тяжелую коробку. — Мама, взгляни, что у меня есть!

Его мать вышла из кухни. Руки ее были в муке.

— Тедди, так орать вовсе не обязательно. — Ее взгляд упал на коробку, потеснившую цветочную композицию на журнальном столике. — И откуда только ты все это таскаешь?

— Со станции «Лагерная». — Мальчик загремел находками, вытаскивая их из коробки. — Взгляни, телефон! — Он поднял настоящую телефонную трубку и заговорил в нее, мастерски подражая приглушенному связью голосу.

— Тедди! — Она беспомощно сложила перед собой руки в муке. — И зачем только ты тянешь сюда весь этот хлам?

— Да ладно тебе, мам. — Он накрыл микрофон ладонью, будто прерывая разговор. — Нам сказали эти вещи можно брать. Их все равно бы выбросили.

— Кто сказал?

— Рабочие на путях. Мы с Кенни шли по железнодорожному полотну…

— Что ты вообще там делал? Это опасно!

— Ну мам! — Он раздраженно поморщился, как любой ребенок, если пытается объяснить что-то очевидное непонятливым взрослым. — На путях не опаснее, чем на старой железной дороге. Даже безопаснее. Мы шли по шпалам, а в будке стрелочника работало несколько человек. Нам разрешили брать, что захочется, только просили держать рот на замке.

— То-то и оно. Так и ищешь неприятности себе на голову, и те люди это почувствовали.

— Ты не права. — Тедди положил телефонную трубку, в его голосе зазвучала мольба. — Просто они знали, что многие мальчишки не прочь завладеть этим добром…

— Что еще ты принес, помимо телефона? И где ты собираешься все это хранить?

— Придумаю что-нибудь. Смотри, старинные расписания. А вот плакат. И документы… тут все о том, как ухаживать за масляными лампами, и что делать с железнодорожными переездами. А еще у меня есть табличка с именем! Можно будет повесить ее на дверь моей спальни.

— Даже не мечтай. Ты все где-нибудь аккуратненько сложишь, ясно? И то, если я разрешу оставить этот хлам.

Он подхватил коробку и начал подниматься по лестнице, поверх перил настороженно поглядывая на мать.

— Папа захочет посмотреть на мои находки, когда придет.

— Когда придет, — подчеркнула она первое слово, и таким образом подвергла сомнению даже это. — Вряд ли у твоего папы в ближайшем будущем найдется на нас время.

Отец мальчика в кои то веки приехал домой рано. Брызнул из-под шин гравий, портфель встал в прихожей, и семья в полном составе отправилась ужинать.

— Папа, — начал Тедди, — я тут нашел…

— Оставь папу в покое, милый, — машинально перебила мать. — Он устал.

Его отец всегда молчал. Нарезал еду и подносил кусочки ко рту, промокал губы и помешивал чай, а еще время от времени вздыхал. Один раз он заговорил, устало потерев глаза:

— Вера, проследи, чтобы мальчик не шумел, хорошо? Я взял на дом кое-какую работу.

— А она не может подождать? Ты и так не бываешь дома, все выходные в делах. Хоть раз-то до утра отложить можно.

— Не могу. Фостера нет, а Джоунс на следующей неделе уезжает. Вера, ты просто не представляешь. Дела идут не лучшим образом. Не в моих правилах обременять своими тревогами домашних, но…

— Минуточку. Тедди, ступай к себе наверх, поиграй со своими трофеями. Позже поднимусь и на них гляну.

Она вдруг остро почувствовала, что из-за мужа не уделяет достаточно внимания Тедди, а из-за потребностей Тедди не может стать идеальной женой. Вильям слишком много работает, платя чересчур высокую цену за дом, великоватый для их нужд, и за машину, «Ровер», хотя хватило бы малолитражки, и за прочее — все то, что маскируется под необходимость, как только взлетают доходы.

Но она не готова добровольно перейти на жизнь по более низким стандартам. Беспокойство приняло вид маниакальной озабоченности настроением мужа и злости на это самое настроение. Она с готовностью встает между ним и ребенком, ограждая от требований о внимании, но как только муж сам просит покоя и тишины или жалуется на приставания Тедди, ее тут же охватывает чувство вины перед сыном, и она становится образцово-показательной матерью. Мальчик, конечно, обделен вниманием и одинок, и она порой делает над собой усилие, чтобы его утешить, предлагает почитать на ночь или пробует втянуть в разговор, который до этого сама пресекла.