Дмитрий Осокин - Первая нравственная сказка (политическая)

Это сразу же, казалось могло бы мне весомо намекнуть на тщетность моих поисков, однако я так сразу не сдался и, в аккурат перед первым любовным вечерком с кареглазкой-Люси, целый день читал подшивки последних номеров этих газет.

То, что здесь, на Драйбурге Свобода, Равенство и Братство еще и враждовали между собой со всё усиливающимся ожесточением, нанесло мне удар по психике с огромнейшей силой. Нет, вряд ли среди писак в этих газетах, выходивших в печатном, электронном и видеоварианте - их светящиеся строки пробегали по специальным экранам, установленным в "своих" районах, - могли оказаться интересующие меня личности. Они ведь, как-никак были и должны были оставаться личностями?

"Может, - мелькнула у меня в ошеломленных мозгах страшная мысль, - все те, кто смог избежать вмешательства психиатров из Безбедности, но не сумел отвертеться от очередного этапа на Драйбург, подвергает свои умственные способности не меньшей опасности? Кто поручится, что, существующая только здесь - и в огромных количествах, - та же производная хрома, пресловутая хромо-сома, не оказывает пагубного воздействия на мыслительные способности ярких индивидуальностей!?"

Повторю, я был в тот миг ошеломлен. А так как и шелома на моей бедной голове вовремя не оказалось, то мои мыслительные процессы, во всяком случае, тогда находились в зело пагубном состоянии. Так и вышло, что, спеша на первое свидание с Люси, вместо букета цветов и бутылки винца, местного пенистого, я приобрел букет бутылок и один местный, похожий на пенис, цветок. Что, впрочем, не худшим образом сказалось на тех пикантных делах и жгучих деталях, о которых я пообещал вам не рассказывать.

Лишь придя через продолжительное время в себя - на короткий миг, - я понял, что хрома-сома, пусть здесь и единственное место в изученной Галактике, где его добычу ведут чуть ли не открытым методом, конечно же, не при чем. А просто мне надо было избрать другой, теперь единственно оставшийся у меня метод поиска: проследить по архивам газет известия о прибытии на Драйбург определенных людей и постараться проследить их жизненный путь до сегодняшнего дня. Хотя, если это и впрямь ОНИ предлагают листкам типа "Эгалитэ" или "Фратернитэ" бредятину в защиту равенства - против братства - и наоборот, то на кой они кому на земле теперь сдались, с такими-то завороченными извилинами!

Но, по крайней мере, потом будет как отчитаться.

Это-то "потом" меня и сгубило.

Едва ли не окончательно. Но - все по порядку!

Потом, как вы понимаете, ласковые ручки и ляжки Люси. Арлен и их подруг ввергли меня в океан удовольствий или море разврата, это уж как сами пожелаете себе представить. Но - молчу. Слово дал. Вам же.

Был, правда, в этом приливе эротической вседозволенности и небольшой отлив, обнаживший островок платонической любви (да нет, не педерастической! А в том идеальном смысле, который в это понятие как-то вложили и до сих пор вкладывают!).

Встретил я в один из вечеров невысокую гибкую девушку с длинными пепельными волосами и удивительными пестро-серыми огромными глазами под классически разметнувшимися тонкими черными бровями. Причем пестринка в этих - казавшихся такими большими и теплыми! - зрачках, как я выяснил в тот же вечер, прогуляв с ней о поздней ночи и напросившись на кофеек, эта удивительная, салютами взрывающаяся пестринка могла быть то доверчиво голубой, то гневно зеленоватой, то, в редких случаях, вдруг - золотисто-озорной. И призывной - как мне показалось, пока я допивал кофе. Ладно, на этот раз я обманулся, но украсть из моих воспоминаний проведенный с ней тихий, спокойный и безбедный вечер, печаль и серьезные ноты нашем разговоре, наши сплетенные руки - украсть все это могли только психиатры из Службы Безбедности. Хотя и не помню, о чем именно мы разговаривали в тот нежный вечер.

Но девушка эта - а звали её Алекс, - обладала многими удивительными способностями, хотя в чертах её лица не было ничего способного удивить, кроме классической соразмерности всех линий в целом: в меру широкий рот, нижняя губа чуть толще верхней, как этого требуют античные каноны, не слишком широко, но и не близко посаженные глаза. Но одно из свойств её характера заключалось в заразительной какой-то, спокойной рассудительности. Точнее, в рассудительном, успокаивающем воздействии на того, кто с ней общался. Так, мы встретились и сразу же начали беседу, когда я находился еще под ярким впечатлением четверостишия, как раз прочитанного мною в одой из газет - красной ли "Либертэ", или какой другой, не имело значения, эти дебильные четыре строчки могли быть напечатаны в любой из трех конкурирующих газет, так верно они передавали единственную общую ноту в настрое всех трех конкурирующих изданий: