Дмитрий Осокин: Месть Афродиты

- Итак, Алеша, ты опять истратил довольно большую сумму без моего

разрешения, даже не поставив меня в известность. Хочу сказать, что я только что послал информацию господину Здоровякову, чтобы, в дальнейшем, он принимал заказы только от меня лично.

Алеша кивнул, но видно было, что он обиделся:

- Я думал, отец, что ты мне доверяешь. Я верну эти девятьсот единиц.

И упрямо замолчал.

- Всё? Можно мне идти? - наконец, отрывисто спросил он своим до сих пор

говорил чуть прерывистым голосом.

- Подожди. Сынок, что с тобой происходит? Ты думаешь, я не понял,

что ты приобрел у Здоровякова? Очередную аушку?

Алеша пунцово покраснел.

* * *

Дружно, легко рассмеялись бессмертные Боги на старом Олимпе,

Лишь появилась меж ними опять Кифирея в прелестных одеждах.

Триста уж лет миновало с тех пор, как могучий Зевес- громовержец,

Сердцем ретивым озлясь на проказы Эротов и дивной Киприды,

Три сотни лет заповедал ей всех - и блаженных бессмертных, и

смертных

Не возжигать сладострастьем и страстью...

...и выгнал с Олимпа.

Срок не большой, - но тягучей тоскою измаялись славные боги,

Вялость сковала их буйные игры, а позже и мощные члены:

Гладит жену или дочь Зевс по их сладострастно раскинутым ляжкам:

Нет уж былого огня, "ни к чему баловство!", - так, вздохнув, они

скажут.

Иль Аполлон златокудрый Гермеса лукаво, как прежде бывало,

За поясницу мальчишечью крепко притянет - неладное выйдет:

Не возгорятся; в глаза поглядят - от неловкости оба заплачут.

Вот почему рассмеялись блаженные боги на старом Олимпе,

Лишь появилась средь них вновь Киприда в шуршащих желаньем

одеждах.

Гера - воловьи глаза, вся дрожа, обратила к ней первое слово:

"Пеннорожденная, тяжко бессмертным, жить скучно без игр

Эротов,

Радостно видеть тебя нам и этих коварносмешливых мальчишек!"

Тут "Эоэ!" воскричали уставшие от воздержания боги.

Лишь Артемида, что, девственночистая, в вечной вражде с Афродитой,

Меткое к ней обратила , насмешливо-гордое, едкое слово:

"Эой, Киприда! Похоже, что нынче одни лишь бессмертные боги

Видеть так рады тебя и хотят в сладострастной игре сопрягаться.

Аргоубийца и тот под туникой уже так чрезмерно напрягся!

Люди ж давно позабыли тебя, переменчива память у смертных!"

Захохотал тут Кронид, Артемиде прекрасной случайно в поддержку:

" Ох, дочь Латоны, и верно, права ты! Послушай меня, о Киприда:

Только изгнал я тебя, Киферея, смущавшая многих, но многих

Страстью на подвиг любви вдохновлявшая стрелами метких Эротов,

Люди забыли тебя, устрашась... не могу... обезьяны зеленой!"

- Хохот утишил Зевс-тучегонитель и слезы от глаз своих отер.

- "Ныне ж, - продолжил, - трезубцем клянусь Посейдона, и вовсе забыли

смертнорожденные изнеможение сладостной битвы любовной.

Разве что кошки одни тебя чтут там сейчас, Афродита и эти...

...ох, обезьяны зеленые... Только не хмурь ты гневливые брови:

Злую болезнь я наслал на людей, за тебя осердившись безмерно.

Все же избегли они черных Кер, и теперь вожделеют к машинам!" -

- Хохот Зевеса просыпался бликами молний и дрожью Олимпа.

Сладкоречивая, так, обольщая, сказала богам Афродита:

***

- Молчишь? Может, ты хочешь сказать, что я не прав? -

голос Сочновского-старшего слегка изменился. Он спрашивал уже с большим участием к судьбе сына.

- Да нет, ты прав, отец, - Алеша совсем забруснявел и опустил было голову,

но потом нашел в себе силы посмотреть Олегу Викторовичу в глаза и с неожиданной твердостью признаться:

- Да, я купил себе новую аушку.

- Ох, Алеша, у тебя ведь было уже две? Или три? И вот новая... Ты

не хочешь подумать о том, что такое количество удовлетворителей уже

как бы избыточно для одного индивидуума? Или я, предполагая это, ошибаюсь?

На этот раз Алеша промолчал.

Не дождавшись ответа, Олег Сосновский помолчал и продолжил уже почти нежно:

- Тебе ведь скоро пятнадцать, не думай, что я забыл, что сам испытывал в

твоем таком возрасте, да и консультации специалистов по переломному периоду... М-де. В мое время, этот отрезок взросления, кажется, назывался "переходным". На взгляд дилетанта в этой области, более удачное название: пришло время переходить - переходи, обычное дело, но зачем же ломать? Ломать - это как-то... м-де... - Олег Сосновский вновь вернулся к более щекотливому моменты беседы, собственно поводу, из-за которого он ее и затеял, и повторил, - тебе ведь скоро пятнадцать. Конечно, в таком возрасте, когда эротика довлеет над рациональным мышлением две-три личные аушки - вполне допустимо. Хотя, как ты знаешь, и я сам, и твоя мать, да и многие твои ровесники прекрасно обходятся двумя автоматическими удовлетворителями. Однако меня беспокоит не это. И даже не деньги, ты же знаешь. Но, сын, дело в том, что твое поведение в целом кажется мне... ну, не странным, а как бы свидетельствующим о некоторой душевной раскоординированности. Например, ты уже почти две декады нарушаешь свой индивидуальный режим. Вспомни, ты же сам, еще год назад, считал его оптимальным для твоего развития и жизнедеятельности. И мы с твоей матерью, на родительских... на правах подобранных для твоего появления на свет доноров, наконец, поинтересовались тогда этим твоим лайф-планом и ТОГДА, заметь, я говорю ТОГДА нашли его превосходным. Но вот одно твое отклонение, другое, план уже перестает соответствовать... Да ты сядь! - спохватился Олег Викторович, подсознательно радуясь, что нашел повод прервать беседу, начавшую уже напоминать плохую, без предварительного конспекта, лекцию. Нажатие кнопки - и за спиной Алеши вырастает кресло из мягкой пластмассы. Сжав челюсти, с излишней для такого простого действия решительностью, Алеша расположился так, чтоб кресло не смогло его удобно охватить. Знал он эти успокаивающие гостевые кресла!