Урсула Ле Гуин - Дома профессора [Два дома профессора]

На следующий день профессор тут же в мельчайших подробностях вспомнил этот сон. И все время мысленно к нему возвращался. Прогуливаясь по университетскому кампусу после лекции, он неотвязно думал о том, как приятно было бы иметь в домике какое-нибудь животное, настоящее, живое. Не кошку, разумеется, а кого-нибудь совсем маленького. Но перед ним тут же возник весьма зримый образ грызуна — песчанки размером с диван или чудовищного хомяка, ворочающегося в спальне на постели хозяина, точно кошмарный герой мультфильма, и он, внутренне усмехнувшись, отогнал от себя подобные видения.

А однажды профессор действительно увидел такое существо. Он устанавливал во внутреннем домике в унитаз и спускное устройство с традиционной цепочкой — и сам дом, и вся его обстановка были выдержаны в викторианском стиле, это была исходная эпонимическая шутка, поскольку дочь звали Виктория, — и, подняв глаза, увидел, как на чердаке бьется об оконное стекло какая-то бабочка или моль. Лишь когда прошло первое потрясение, профессор понял, что на самом деле это неземной красоты сова с чудесными, мягкими крыльями. Мухи, впрочем, нередко залетали к нему в домик, принося воспоминания о фильмах ужасов, в которых безумцы-профессора экспериментировали с такими вещами, о которых человеку и знать-то не положено, и, естественно, все кончалось тем, что они, как мухи, тоже бились об оконное стекло, тщетно взывая: «Не надо! Не надо!» — но их все же прихлопывала мухобойкой неумолимая хозяйка. Так им и надо! А кстати, не сойдет ли божья коровка за черепаху? Размер подходящий, вот только цвета не те. Добропорядочные викторианцы, правда, не колеблясь, разрисовывали панцири живых черепах. Но черепахи ведь не раскрывают крыльев и не улетают от тебя «на небо, где их детки кушают котлетки». Нет, подходящего для внутреннего домика животного никак не находилось!

Впрочем, в последнее время профессор уделял своему домику мало внимания; прошло несколько месяцев, прежде чем он наконец-то вставил в раму крошечного Лендсера, [3] Сэр Эдвин Генри Ленд сер (1802–1873), английский художник-анималист. причем это была самая обыкновенная позолоченная рамка, которую он быстренько подогнал за одно воскресенье, а не резной, весь покрытый растительным орнаментом шедевр, который он планировал изначально. А идея застекленного солярия так и осталась, как выразился бы декан его факультета, «не воплощенной в жизнь». Те личные и профессиональные стрессы, которые профессор прежде испытывал среди коллег у себя на кафедре и которые, собственно, и заставили его искать некую отдушину, теперь, при новом руководстве, почти исчезли; и у него, и у Джулии было набрано достаточно материала, чтобы оба могли успешно продолжать работу по своей основной теме; да и обустройство внутреннего дома было, в общем, закончено — все на своем месте, все имеет вполне завершенный вид. Даже на спинке каждого кресла — вышитая салфеточка. Теперь, когда оттуда убралось семейство Бендски, больше ничего не терялось и не ломалось, все стояло на своих местах. И на крышу домика по-прежнему не упало ни капли дождя. Зато кровля внешнего дома действительно нуждалась в ремонте; в минувшем октябре пришлось поставить на чердаке целых три ведра, и все равно на потолке в кабинете расплылось мокрое пятно. А кедровый гонт на крыше внутреннего домика был по-прежнему девственно светел. Он, правда, почти не видел солнечных лучей, но и о дождях ничего не знал.

Можно, конечно, думал профессор, облить крышу водой, чтобы, так сказать, имитировать воздействие внешней среды. Точнее, обрызгать ее, чтобы получилось похоже на дождь. Он представил себе, как стоит с зеленой пластмассовой леечкой Джулии возле столика в «книжном конце» гостиной и поливает свой Домик, а вода, стекая по крошечным колышкам гонта, скапливается на столе и льется на старый, но еще вполне приличный восточный ковер. Прелестно! Очередной «безумный профессор», поливающий игрушечный домик. Скажите, доктор, а он вырастет? Вырастет?

В ту ночь профессору снилось, что внутренний дом, его личный дом, находится снаружи. Домик стоял прямо на садовой лужайке, и фундамент его, покосившийся от ветхости, был окружен полоской вскопанной земли, словно там собирались что-то сажать. Над домом висело низкое и какое-то мутное небо, хотя дождь пока не шел. Заднюю стену пересекало несколько глубоких трещин, и профессор обеспокоено думал, чем бы их залатать. «Чем бы мне залить эти трещины?» — спросил он у какого-то человека с заступом, видимо садовника, но тот его не понял. Этот дом не должен был находиться снаружи, но он там находился, и с этим уже ничего нельзя было поделать.