Урсула Ле Гуин - Итер, или...

Ох, как же мои дети тянут из меня душу! Вот так они и молоко у меня из груди тянули. Иногда мне хочется крикнуть: «Хватит! У меня больше ни капли не осталось! Вы уже давно всю меня досуха выпили!» Бедный, милый, глупый Арчи, как же мне ему помочь? Отец-то его обрел ту пустыню, какая ему нужна. А у Арчи пока что есть только крохотный оазис, который он боится покинуть.

Мне снилось, что луна стала бумажной. Арчи вышел из дома с коробкой спичек и попытался ее поджечь, а я испугалась и убежала в море.

Ади вышел из моря. В то утро на песке не было больше ничьих следов, кроме его собственных, и цепочка их вела ко мне прямо от линии прибоя. В последнее время я что-то все о мужчинах думаю. Я все Думаю о Нидлесе. Не знаю уж почему. Наверное, потому, что я никогда не выходила за него замуж. А насчет некоторых мужиков я так и не могу толком понять, с какой это стати я вообще за них вышла. Ведь никакого смысла в этом не было. Кому, например, могло прийти в голову, что я когда-нибудь стану спать с Томом Сунном? Но разве я могла отвечать ему «нет», видя, как сильно ему это нужно? У него же просто молния на штанах расходилась, стоило ему меня на той стороне улицы увидеть! Спать с ним — все равно что в горной пещере. Темно, неудобно, неуютно, какое-то эхо не умолкает, и медведи где-то там, в глубине. И чьи-то кости вокруг. Зато всегда горит костер. Истинная душа Тома — это и есть тот горящий костер, только сам он этого никогда не поймет. Он не подбрасывает в этот костер топлива, гасит его влажной золой, а сам притворяется пещерой, в которой и прячется — сидит себе на холодной земле да кости грызет. Женские косточки.

А Молли — та горящая ветка, которую я успела выхватить из его костра. Я скучаю по Молли. В следующий раз, когда мы снова окажемся на востоке, я непременно поеду в Пендлтон и повидаюсь с ней и внучатами. Сама-то она сюда не приедет. Никогда ей не нравилось, что Итер туда-сюда бродит. Она любит жить на одном месте. Говорит, что если все вокруг без конца будет двигаться, дети могут испугаться. Ее-то небось это не пугало? И никакого особого вреда ей не принесло. Во всяком случае, я ничего такого не заметила. Просто ее Эрик не любит таких вещей. Эрик вообще — сноб. Работает в тюрьме клерком. Господи, что за работа! Выходить каждый вечер из здания, в котором другие люди взаперти сидят. Интересно, они там цепями с металлическим шаром на конце еще пользуются? С таким не сбежишь — сразу утопит, только попробуй речку переплыть.

Хотелось бы все-таки знать, откуда Ади сюда приплыл? Из дальних морей, наверное. Однажды он сказал, что он — грек, а в другой раз — что плавал на австралийском судне, а потом — что жил на Филиппинах, на таком островке, где люди говорят на языке, какого больше нигде в мире не сыщешь; а как-то он признался, что родился прямо в лодке, в открытом море. И все, что он говорил, вполне могло быть правдой. А может, и нет. Наверное, и Арчи следовало бы в море уплыть. Поступить на флот или в береговую охрану. Хотя нет, он же там просто утонет.

А вот Тэд знает, что никогда не утонет. Он — сын Ади, он в воде даже дышать может, по-моему. Хотелось бы мне знать, где сейчас Тэд. И это незнание тоже тянет мне душу; незнание того, где твой ребенок, — это такая бесконечная тянущая боль, которую в итоге перестаешь замечать, потому что она никогда не проходит, но иногда заставляет тебя вдруг резко изменить направление, и тогда оказывается, что ты стоишь и смотришь совсем в другую сторону, словно на ходу случайно зацепился за колючую ежевику или тебя отливом на берег вынесло. Наверное, именно так луна управляет приливами и отливами.

Я все думаю и думаю об Арчи, все думаю и думаю о Нидлесе. С тех самых пор, как заметила, что Нидлес на Сул смотрит. Я знаю, что это такое; это — как тот другой сон, который мне снился. Вскоре после того сна, о бумажной луне и Арчи. Мне снилось что-то такое, неуловимое, о том, что я нахожусь на каком-то длинном-предлинном пляже и вроде бы меня на этот пляж волной выбросило. Да, именно так: меня выбросило на берег, я лежала и не могла пошевелиться. Я высыхала на солнце и не могла снова вернуться в воду. Потом я увидела, как с дальнего конца пляжа ко мне кто-то идет. И прямо перед ним на песке появляются его следы — раньше, чем он на песок наступит. И стоило ему ступить в такой отпечаток собственной ноги, как этот след тут же исчезал, не успеет он и ногу поднять. Он продолжал идти прямо ко мне, и я понимала: если он до меня доберется, я смогу вернуться в воду и все будет хорошо. Когда он подошел совсем близко, я увидела, что это он, Нидлес. Вот до чего странный сон!