Ник Перумов - Москва инноваций – 2050

Когда тебе восемьдесят семь, каждый день – всё равно что праздник. А в праздник надо радоваться и радовать. Себя и других.

Я прихожу сюда, на Патриаршие, к единственному оставшемуся тут пруду. Можно было бы восстановить и остальные, но этого решили не делать, не разрушать зря.

Поневоле медленно я иду аллеей вдоль длинной стороны пруда. Август месяц тёпел, зелен, и осень словно не наступит никогда. Так ощущаешь себя в молодости, когда впереди вечность, а потом – р-раз, и тебе уже восемьдесят семь, и ты медленно шествуешь над тихим прудом, а вокруг тебя кипит жизнь, тебе уже и не очень понятная.

На углах аллеи теперь голографические кубы – Патриаршие пруды через века. Начиная от самых первых строений, Патриаршая Слобода, церкви, девятнадцатый век, советское время, постсоветское… Я видел эти кубы множество раз, но всё равно останавливаюсь. Красиво, черт побери. В моей молодости, увы, подобное отсутствовало.

Тут мне положено усесться на любимую лавочку, извлечь из кармана старомодную читалку без функций визуализации, и погрузиться в чтение, снисходительно поглядывая на резвящуюся молодежь, на всех их гуделки и жужжалки, скутеры, унициклы и прочие средства передвижения. А чего ж и нет, с нынешними-то батареями…

Я и впрямь сажусь на лавочку, смотрю на проносящиеся мимо транспортные средства, на девчонок в разлетайках, или как там зовётся их нынешняя мода, но читалку не достаю. Я смотрю на гладкую поверхность пруда, он давно уже зарыблен, и вода в нём чистая, но сейчас мне кажется, что над нею медленно поднимается лёгкий туман, наползая на зелёный берег.

Вот промчалась очередная скутеристка, и дорожка пустеет. Я жду. Я знаю, что теперь будет.

– Здравствуй, здравствуй, дорогой!

Она всегда приходит первой. В старомодной шляпке с вуалеткой, в тонких летних перчатках, бордовом лёгком пальто. Седые волосы тщательно завиты, блестят золочёные дужки.

– Здравствуй, тётя Соня.

Она оглядывается. Бормочет себе под нос:

– Ну надо же. Чего понастроили!.. А вот этого не помню, совсем. Тут же раньше домина стояла!..

– Стояла, тёть, стояла. Вид портила. Снесли её, слава Богу. Восстановили, как было.

– Совсем как у меня на Пятницкой…

Ближайший куб мигает, в нём появляется отрывок чёрно-белого старинного мультфильма «Шпионские страсти», тот самый, где вражья подлодка всплывает не где-то, а именно в Патриарших прудах, тогда называвшихся Пионерскими.

Тетя Соня оглядывается. Ей никто не мешает – уже какое-то время мимо нашей лавочки не пронеслось ни одного скейтбордиста или унициклиста.

Да, Патриаршие изменились. Параллелепипеды безликих строений исчезли, уступив место двух- и трёхэтажным особнячкам, словно тут вновь девятнадцатый век. А что, можно – молодым-то простор подавай.

– Сейчас и остальные придут, – говорит она. – Спасибо, дорогой, что позвал.

– Да о чём ты, тётя…

– Зря дома сносили, – заявляет она вдруг непреклонно. – Уж какие были, а тоже история. А теперь это… новое всё. Не знаю. Надо ли было…

В кубе вновь сменилось изображение. Теперь там появляются те самые «незнакомцы», не разговаривать с которыми призывал Михаил Афанасьевич Булгаков.

– Ну, впрочем, хватит обо мне, дорогой, – решительно говорит тётя Соня. – Сейчас Нонна с Ёлочкой придут, тоже удивятся, небось… Про себя расскажи. Давно ведь не виделись!

А что же тебе рассказать? Что жизнь в восемьдесят семь, конечно, не мёд и не сахар, но при должной смазке даже не очень скрипишь, и даже песок не очень сыплется – ну, если за собой следить? Москва нынче – город молодых. Им всё интересно. Они никогда не станут старыми; им, во всяком случае, так кажется. Вот голограммы теперь в моде. Как пальцами печатать, все уже, по-моему, забыли. Суета сует и всяческая суета…

– Рассказывай! – торопит меня тётя.

И я начинаю говорить. О том, как почти каждый день прихожу сюда, на Патриаршие, как хожу вокруг них, как из игры солнечных бликов рождаются образы, и как я переношу их на бумагу. То есть, конечно, в ноосферу. Сейчас в моде визуалки, короткие скетчи, анимированные программой, но старый добрый текст, представьте себе, до конца так и не умер.

– Конечно, – перебивает меня тётя Соня. – Некоторые вещи только прочесть и можно. Уж я-то знаю!.. О, а вот и они! Пожаловали наконец-то!

Тётя Нонна и тётя Елена, среди домашних – по-прежнему Ёлочка, останавливаются перед нами.