Михаил Савеличев - Черный ферзь [litres]

Когда Сворден Ферц закончил излагать собственную концепцию Новой Утопии, коей и следовало немедленно признать Дансельрех, хищными стаями дасбутов, укомплектованных конченными садистами, оберегающий мир и покой гуманизма высшей пробы, корифеи не сразу решились нарушить воцарившую тишину, то ли переваривая услышанное, то ли помятуя болезненное отношение докладчика к несвоевременным репликам и потому дожидаясь итогового “dixi”, а может даже и “сапиенти сат”.

На сей раз слово взял молодой корифей, не обремененный маразмом всепоглощающего гуманизма:

– Насколько, э-э-э, докладчик осознает всю шаткость подобной социальной конструкции? Если, скажем так, пространственную стратификацию социума Дансельреха гипотетически можно поддерживать в силу островного характера государства, то за счет каких, простите за тавтологию, сил осуществляется то, что вы столь образно назвали отделением агнцев от козлищ?

– Ну-ну, здесь-то как раз все понятно, – закряхтел очередной, до того молчащий корифей, – своего рода полиция нравов, система правосудия и наказания – чертовски громоздкая, но зарекомендовавшая себя машина самоочищения социума исходя из господствующих нравственных паттернов.

– Полиция нравов? – усомнился молодой корифей. – Все они люди – со своими слабостями и недостатками. А раз так, то неизбежна коррупция, судебные ошибки… Рано или поздно подобное общество все равно перемешает в равной пропорции и зерна и плевела, а поскольку последних всегда изначально больше…

– Подождите, подождите, – некто лихорадочно зашуршал бумагами и с изрядной долей возмущения продолжил:

– У меня все записано! В отчете нигде не упоминается никакой полиции нравов! Вот, вот здесь: “осмотические мембраны межсословных переборок”! Нельзя ли прояснить – что имеется в виду?

– Вандереры постарались, – подал кто-то свежую мысль, и от подобной свежести все аж задохнулись. – Больше некому проводить столь масштабные эксперименты.

– Вандереры? – просипел, еле сдерживая переполняющее его возмущение сварливый корифей. – Вандереры?! – теперь уже с явственными нотками прорывающегося из глубины воспитанной души бешенства. – Когда я слышу слово “вандереры”, моя рука тянется к огнестрелу! Вандереры, вандереры! Сколько живу, столько и слышу о каких-то там вандерерах! Вы не находите, мало уважаемый коллега, что эти ваши пресловутые вандереры давно уже превратились из гипотетической сверхцивилизации в пропахшего мракобесием ветхозаветного Яхве, жесткой рукой устраняющего даже не несправедливость, а всяческие эволюционные недоработки матушки-природы и матери-истории?!

– Театр, – с непередаваемо глубоким чувством произнесли за спиной Свордена Ферца, который от неожиданности вздрогнул, не поднимаясь с корточек попытался развернуться, но поскользнулся и шлепнулся на траву. Острый камешек впился в ягодицу.

Сидящий на руинах стены человек оказался почти точной копией лежащего в доме старика, но, судя по всему, данный факт его нисколько не смущал и не заботил. Не смущал и не заботил до такой степени, что он даже и не пытался воспроизвести на своем морщинистом лице торжественную маску ожидания припозднившейся смерти, заменив ее более подобающим выражением умудренного лукавства: “Оценили как здорово я всех вас провел?”.

– Драматургия… Борьба мнений… Поиск истины… – он склонил голову набок, произнося слова точно пробуя на вкус каждый звук. – Знаете, мой ореховоглазый друг, а ведь в чем-то это сборище старых маразматиков право, – он вытянул вперед руку, задвигал пальцами, словно играя на невидимом пианино и извлекая из него в высшей степени насладительные звуки, слышимые, к сожалению, только им самим. – Все эти ваши круги ада с райскими кущами… хм… пожалуй, это даже не смешно. Да, не смешно.

– У вас имеется иная гипотеза, Вайсцан?

Старик прыснул в ладошку.

– С вашего позволения, мой ореховоглазый друг, я предпочитаю более напыщенный титул – Юберменш, если вас не затруднит, гм… А что касается гипотез, то я ведь гипотез не измышляю. Я просто ЗНАЮ. Удивительно как вы сами не дошли до столь тривиального решения неразрешимой задачи.

Сворден Ферц почел свои долгом не обижаться.

– Видите ли, мой ореховоглазый друг, все наши беды (уж позвольте старику и старому маразматику столь безапелляционные обобщения) проистекают из ложного представления о, скажем так, корпускулярности человеческого бытия. В морально-этическом пространстве, исходя из подобного заблуждения, мы можем занимать строго определенное положение, маркируемое столь же определенными координатами добра и зла…