Лю Цысинь: Эпоха сверхновой [litres]

Бушевавший на протяжении двух дней ураган наконец стих, однако по морю все еще гуляли высокие волны, а небо по-прежнему оставалось затянуто тучами. В кромешной темноте были видны лишь белые барашки на воде.

Первый флот с эмигрантами вышел в море шестьдесят дней назад, и этот шторм стал на его пути первым. Самый сильный ветер дул накануне ночью, и два транспортных судна небольшого водоизмещения, шедшие позади, погибли в пучине. Еще один сухогруз устремился к ним на помощь, но, когда его капитан отдал опрометчивый приказ развернуться и поставить корабль боком к волнам, удар мощного вала опрокинул судно. После того как два вертолета, поднявшихся в воздух с военного корабля, бесследно исчезли в океане, командующий флотом вынужден был прекратить спасательную операцию, оставив двенадцать с лишним тысяч детей погибать в иссиня-черных глубинах Тихого океана. Оставшиеся тридцать восемь кораблей продолжили мучительно трудный путь наперекор ветру и волнам. Но дети уже успели привыкнуть к невзгодам путешествия по морю. Сначала жуткая теснота кают и постоянные приступы морской болезни, затем нехватка еды, с дневными рационами, едва достаточными для одной полноценной трапезы, без свежих овощей и фруктов. Даже витаминов не хватало. Половина детей слегла с куриной слепотой, росло количество расстройств желудка, но даже в таких сложных условиях дети сохраняли дисциплину. Они разделились на маленькие, средние и большие группы, и начальники всех уровней оставались на посту, с беззаветной отвагой выполняя свой долг. Но когда флот достигнет берегов Америки, поддерживать дисциплину и порядок будет гораздо сложнее, чем бороться со штормом и голодом.

Два дня назад китайские дети разминулись с шедшим навстречу американским флотом. Корабли разошлись молча, не замечая друг друга. Судя по всему, у американских детей дела были не лучше.

Наконец волнение улеглось. В течение двух дней флот отклонялся от курса, стараясь выбрать наиболее безопасный маршрут, и вот теперь все корабли разом повернули в сторону. Боковая качка усилилась.

Черные тучи над головой рассеялись, свет Туманности Розы упал на волны, разбежавшись во все стороны и превратив Тихий океан в море голубого огня. Дети выбежали на палубу, с трудом держась на ногах от морской болезни и голода, и прильнули к ограждению. При виде величественного зрелища пустынный океан огласился восторженными криками.

Заканчивался последний день второго года Эпохи сверхновой.

Наступила полночь.

Военные корабли выстрелили холостыми зарядами в воздух, над другими судами вспыхнули фейерверки. Грохот выстрелов, шум волн и восторженные крики детей слились воедино, разносясь над волнами.

На востоке блеснули первые лучи рассвета, сливаясь с сиянием Туманности Розы в восхитительное буйство красок.

Наступило первое января. Начался третий год Эпохи сверхновой.

Наконец-то я закончил! Можно глубоко вздохнуть, как делает ныряльщик, поднявшийся на поверхность. Целых полгода я провел под водой, эта книга занимала всю мою жизнь. Теперь я честно могу сказать, что закончил «писать», поскольку электричество снова отключили – власти говорят, опять какие-то проблемы с солнечными батареями, – и мне посоветовали взять добрую старую ручку. Вчера чернила сгустились на холоде, и писать я не мог; сегодня тепло, и вот я сижу, обливаясь по́том, капающим на страницы. Погода меняется каждый день, иногда каждый час, и без кондиционера просто невыносимо.

За окном простирается зеленеющая трава, украшенная бледно-желтыми домиками поселка иммигрантов. А дальше – господи, не смотрите в ту сторону! – голая пустыня, унылое красно-бурое однообразие, оживляемое лишь пыльными бурями, скрывающими красное небо и солнце, тепла от которого и так немного.

Ужасное, забытое богом место! Ужасное, забытое богом место!

– Ты говорил, что, когда закончишь книгу, побудешь с ребенком, – напоминает Веренэ.

Я отвечаю, что пишу послесловие и скоро закончу.

– Пустая трата сил. Для серьезного исторического труда чересчур легкомысленно, для художественной книги слишком реалистично.

Она права. То же самое сказал мой литературный агент. Но что я могу поделать? Перед этой дилеммой меня поставило текущее состояние историографии.

В этом моя беда – в нашу эпоху заниматься сверхисторией. За первые три с небольшим десятилетия Эпохи сверхновой появились горы научно-исследовательских работ, и это вышло далеко за пределы историографии, превратившись в коммерческую сенсацию. Книга за книгой, по большей части лишь заигрывающие с толпой. Некоторые наиболее нудные так называемые «историки» даже разбивают эти три десятилетия на крохотные периоды, измеряемые днями, более многочисленные, чем количество династий эпохи до вспышки сверхновой, и публикуют толстенные монографии, посвященные каждому из них, загребая огромные деньги.