Ольга Куранова - Нулевой Архетип

Медные птицы у входа на верхний ярус «Трели» были начищены до блеска, свет фонарей ложился на гравированные перья и причудливые декоративные шестеренки пятнами и притягивал к себе взгляд. Они выглядели по-королевски, эти птицы, и на их фоне трещины в блестящем искусственном камне ступеней казались почти незаметными.

Анна Кейн поднималась по лестнице, приподняв подол парадного платья мастрессы, и следила за тем, чтобы не угодить в трещину каблуком. Птицы смотрели на нее сверху вниз строго и торжественно, пахло осенью, скорыми холодами и едва различимо – дымом, должно быть, с яруса ниже, где располагались кухни. Если напрячь слух можно было расслышать стрекот винтов: слева, как очертание айсберга под водой, выступал нос одного из опорных дирижаблей, под которым медленно плыли облака.

Лестница крепилась к платформе с краю – обманчиво воздушное соединение витой ковки и псевдо-мрамора – создавая впечатление ступеней в небе. Многих такая конструкция напрягала, но Кейн она нравилась. Она дарила иллюзию абсолютного уединения, один на один с небом.

Невидимая спирит-сфера защищала лестницу и верхний ярус от ветра, и было довольно тепло. Каблуки соприкасались с полированной поверхностью ступеней с тихим клацающим звуком, который казался неестественно громким даже несмотря на льющиеся сверху музыку, звон бокалов и смех.

Когда Кейн подошла ближе, шестеренки на груди медных птиц медленно провернулись с тихими ритмичными щелчками, заставив крылья дрогнуть и медленно взмахнуть – раз, другой.

– Госпожа Анна, – свет обрисовал высокую подтянутую фигуру, появившуюся у лестницы, превратил ее в черный силуэт.

Поравнявшись с ним, Кейн кивнула, против воли чувствуя, что улыбается:

– Ричард, – он был почти таким же, каким она запомнила его в прошлый раз. Безупречным, с идеально ровной спиной и не менее идеальными манерами, этаким воплощением потомственного дворецкого. Разве что очень старым. – Отлично выглядите.

– Это полагалось говорить мне, – сдержано отозвался он, пряча ответную улыбку. Когда Ричард улыбался так, Кейн часто ловила себя на мысли, что скучала – по нему, по «Трели» и по небу, каким оно бывало только на воздушных платформах.

– Будем считать, что вы это сделали. И признайтесь, – она позволила себе улыбнуться чуть шире, – вы удивлены, что мое платье закрывает пупок.

– Ваш вкус в одежде изменился в лучшую сторону.

Кейн рассмеялась:

– Кажется, я просто стала намного скучнее.

– В ваших кругах, госпожа Анна, это называется «элегантнее».

– Да, кажется, это называется так.

Он посторонился, собираясь пропустить ее вперед, но Кейн осталась на месте.

– Все давно ждут вас, – намекнул Ричард после нескольких секунд молчания.

Она разглядывала ярус за его спиной – живые цветы, которыми была украшена платформа, официантов с напитками, гостей, музыкантов и тщательно замаскированные следы упадка – трещины на полу и множество других мелочей. Эти мелочи волновали ее намного больше, чем гости и их ожидания.

– Им придется подождать еще немного, – сказала Кейн, и впервые за время встречи посмотрела Ричарду в глаза. Они были светлыми, выцветшими. – Есть несколько вещей, о которых я хочу спросить вас.

Он умел играть в эти игры намного лучшее нее, и все же она заметила, как на секунду напряглись его плечи, застыло лицо, прежде чем Ричард заставил себя снова стать тем безупречным дворецким, каким она привыкла его видеть.

– Я слушаю.

– На какой мы высоте? – На самом деле, она знала ответ и так, чувствовала его в воздухе, слышала в стрекоте винтов и видела в трещинах на ступенях. «Трель» опустилась слишком низко, немногим выше Грандвейв, опасно низко.

Кейн не должно было это удивлять. В конце концов, никакие вещи не служат вечно.

Ричард помолчал, подбирая слова, прежде чем ответить:

– Вам лучше поговорить об этом с госпожой Линнел. Многое изменилось, пока вас не было.

Он говорил спокойно, без упрека, и все же Кейн не могла избавиться от острого чувства сожаления:

– Ричард, ей следовало позвать меня намного раньше.

– Мастресса Пятого Архетипа Анна Кейн, – объявил Ричард, и она застыла у входа на ярус, рассматривая гостей «Трели». На площадке было оживленно, музыканты играли легкий ненавязчивый вальс, под который кружились в центре танцующие пары; мужчины и женщины образовывали группки вокруг столов, переговаривались о чем-то, смеялись. Джеймс Стерлинг выделялся из толпы примерно так, как мог бы выделяться накрытый стол на посадочной полосе. Стерлинг стоял поодаль, наблюдал за гостями с ленивой улыбкой хозяина, и делал то, что, как знала Кейн, ему удавалось лучше всего – был мудаком.