Андрей Федорив - Тени

– Все! Молодец. – Он выдернул шприц. Комната стала искривляться; пол выгибался, потолок падал, чтобы раздавить ее. Она отключилась…

– Просыпайся, просыпайся, пожалуйста! – услышала она сквозь гул в ушах, барабанную дробь, заунывное пение монахов и множество других звуков, рождавшихся у нее в голове.

– Открой же, наконец, глаза, – Сандро тряс ее изо всех своих детских сил. – Ну скажи хоть что-нибудь, дай знак, что ты меня слышишь!

Он заплакал горько-горько; и рыдания его слились с хором, звучащим в ней. Она попыталась издать звук, но губы не слушались, они были необыкновенно тяжелыми и чужими. Она не чувствовала ни рук, ни ног, ее «я» было только сознанием, свободным и никак не связанным с бесчувственным телом.

И вдруг Сандро перестал плакать, и она услышала его тонкий голос, кого-то призывающий и о чем-то просящий на чужом, непонятном ей языке. Под музыку его молитвы она совершала переход, и этот переход был спасением. Сандро спасал ее душу. Кто спас, тот и спасся.

Она открыла глаза и подняла голову. Сандро стоял на коленях, спиной к ней, в углу комнаты. Он не слышал ее, не слышал, как она пыталась позвать его. Душа его пребывала в мире священных звуков, сюда не проникали посторонние звуки. Она подошла к нему и села рядом. Лицо Сандро просияло.

– Дедушка Георгий говорит, что любая молитва может быть услышана, только если она произнесена трижды, – торжественно сказал он. – Ты извини меня, должно быть, переборщил с дозой… – серьезно констатировал он. Потом нежно добавил:

– Ты же девочка… И к тому же такая дохлая.

И совсем уже радостно, как будто ничего и не произошло, спросил:

– Ну, что ты видела?

– Да, почти ничего, я плохо помню…

– Потому что в первый раз. Вначале всегда так. Ведь не страшно?

– Сейчас нет.

– А как себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Есть будешь? – Буду!

– Вот видишь, теперь ты опять будешь жить и не умрешь. Никогда!

Самым тяжелым оказалось доехать от дома Киры до своего. Высадив ее около подъезда, я видимо, немного расслабился, и усталость затуманила и без того уже давно мутную голову. К себе домой я ехал на зубах.

Два дня прошли как в бреду. Возбуждающие вещества все еще были в крови и не давали спать, я глотал снотворное, спал три часа, потом пил кофе, снова глотал таблетки и снова три часа спал. На третий день, в понедельник 10 мая, пора было начинать думать о работе. Утром я пробежал кросс, позавтракал, взял свой рабочий еженедельник и до обеда расписывал план работы на следующие несколько недель. Вечером я прогулялся вокруг дома и рано лег спать.

На следующий день началась обычная суетная московская жизнь.

15 мая я получил письмо от TANANOS.

«Привет! Извини за долгое молчание. Были большие трудности с материализацией. В меня не стреляли. Я тень изначально, т. е. меня отбрасывают. Позвонить, к сожалению, не могу. У меня нет своего голоса. Пока. И тела. Скоро я завладею ЕЁ телом. И сделаю тебе подарок. У НЕЁ хорошее тело. Ты будешь доволен. И я буду довольна. Ты мне нравишься. Очень. Все будет, как ты хочешь. Будет так, как ты даже не представляешь, человек Кирилл. Тень».

Пробежав глазами письмо, я не понял, о чем речь, и не ответил на него.

Начал встречаться с Кирой. Ужинали в кафе, гуляли по ночной Москве. Помню, майским вечером-ночью ужинали в «Китайском квартале» на проспекте Мира, потом медленно, по уже пустым узким улицам прошли до Лубянки. Там сидели в кафе на втором этаже с огромными окнами, пили кофе и не могли отвести друг от друга глаз. Потом пошли обратно, в обнимку, петляя по московским переулкам. Было поздно, и только изредка среди темных стен старых домов попадались освещенные окна.

– Как ты думаешь, что там делают? – спрашивала Кира, указывая на освещенное окно под самой крышей.

– Как что? – удивлялся я. – Кошек мучают. Определенно, там мучают кошек.

Она рассмеялась, и дальше мы медленно брели молча. Потом Кира показала на окно в другом доме.

– А там?

Я сделал задумчивый вид, подстроил свой шаг под ее – более короткий, просунул руку в задний карман ее брюк. Еще немного помолчал просто так и спросил:

– А у тебя есть сомнения? Кира хитро улыбнулась:

– Опять что-то неладное с кошками?

Мы смеялись, обнимались, целовались и шли дальше, всматриваясь в темные окна.

Кира показывала то на одно, то на другое освещенное окно, и мы играли в угадайку. Я был непреклонен. Все, кто не спали в этот поздний час непременно и с завидным постоянством издевались над кошками. Было весело.