Елена Хаецкая: Пришельцы и единороги (Городские легенды)

– А под конец тоже завопит: «Иисус любит тебя», и на том – финиш, – высказался один и нацедил в пластиковый стакан еще винца.

Это были очень респектабельные в своем роде пьянчуги. Некоторым из прилично одетых завсегдатаев парка стоило бы поучиться у них изысканности манер.

– Давай! Брюс Ли! Сделай его! – заорали, подбадривая корейца, ребята из клубившейся стайки. – Ура! Даешь Шао-линь!

Молодой человек в пиджаке приблизился к корейцу и сквозь зубы проговорил:

– Слушайте, уйдите. Вы срываете мероприятие.

– Да? – сказал кореец. И безошибочно обернулся в сторону Камилло, который вытащил откуда-то из тугих джинсов мачете. – А я думал, вы тут говорите про Иисуса.

– Это и есть мероприятие.

– Вы говорите про Иисуса. Я тоже говорю про Иисуса. Где логическое противоречие? Я – глупый кореец, я очень мало знаю.

– Не прибедняйтесь, – сказал молодой человек в пиджаке. – Что вы здесь делаете?

– Я уже ответил.

– Громче! – гаркнули из компании, что сидела дальше остальных. – Ничего не слышно! К микрофону!

Кореец гибким движением переместился к микрофону и повторил:

– Я – всего лишь глупый кореец.

Эту фразу встретили одобрительным свистом и выкриками: «Брюс! Давай!»

Кореец опять подвигал мясистыми веками, похлопал губами, раздул ноздри и продолжил:

– Я много слушал разных проповедников. Я видел лам.

– «Этот зверь зовется лама, лама дочь и лама мама», – сказала молодая мамаша, обращаясь к своему ребенку.

Кореец покачался с носка на пятку, как будто сражаясь с желанием опять встать на голову, и показал свою фотокамеру.

– Я все время делаю снимки. Как все глупые корейцы.

– Японцы! – поправили его. – Брюс! Давай!

– Я снимаю людей, деревья, животных, дома. Но на самом деле я хочу снять Бога. Мне нужна фотокарточка Бога! Мне только говорят: Бог – там, Бог – здесь, но я не вижу никакого Бога, и моя фотокамера не видит никакого Бога. Вы говорите: «Иисус посреди нас».

– Да, – важным тоном перебил молодой человек в пиджаке, – это сказано в Священном Писании. Где двое или трое собрались во имя Мое, там Я…

– Ну вот, – непочтительно встрял опять кореец, не дослушав цитату, – а где он, интересно бы знать? Можно посмотреть на моей камере! Там нет Иисуса! Значит, и посреди вас его нет! Но где же он, в таком случае?

– Послушайте, – снова попытался урезонить корейца юноша в пиджаке, – вы мешаете…

– Дешевый фигляр! – взорвалась девушка, изображавшая в спектакле «душу».

Кореец грациозно повернулся на носке и оказался лицом к лицу с нею.

– А вы разве нет? – любезно осведомился он. – Разве вы – не фигляр? Вы говорите: мы покажем вам Бога. Ну так и покажите! Где вы его прячете? Или он сам от вас спрятался?

– Глупости, – проговорила одна из задумчивых девиц, глядя в пространство. – Бог – во всем. В листве, в птицах…

– Это пантеизм, – отозвалась другая задумчивая девица, также созерцая пространство, однако другой его сектор, дабы не пересекаться с собеседницей взглядом и при случае сделать вид, что и беседы-то никакой не возникало.

– Что дурного в патеизме? – высокомерно молвила первая девица.

– Только то, что он ересь, – отозвалась вторая.

После чего обе мысленно благословили свое решение не встречаться глазами.

Камилло и девушки из числа проповедников начали сворачивать оборудование. Кореец наблюдал за тем, как из-под его носа уносят микрофон, а затем неожиданно взмахнул руками. Над парком пронесся скрежет, в воздухе разлетелись искры, похожие на фейерверк, темная громада «Стерегущего» озарилась праздничными огнями… Кореец исчез. На том месте, где он только что стоял, выгорел аккуратный кружок в траве.

– Да, это сила, – признал один из пьяниц и взялся за пластиковый стаканчик с вином, однако тотчас с проклятьем выронил его и уставился на свои пальцы возмущенно, как бы намереваясь спросить у них: какого черта они его предали?! Его, своего доброго хозяина, который каждому из них придал кривоватую татуировку: буквы К, О, Л, Я – и Н на мизинце!

Не один только КОЛЯН испытал потрясение в тот странный миг. По всем газонам волной пробежали чихание, кашель, недовольные вопли и сдавленные стоны: пиво, вино, все коктейли и даже водка «Абсолют», которая украдкой скрашивала досуг бродячего поэта, – все они превратились в воду.

– Невозможно стало отдыхать, – сказали респектабельные бомжеватые пьяницы. Они поднялись с насиженного места, бросив там и испорченное вино в пакете, и пластиковые стаканчики, слегка оплавленные после взорвавшегося корейца, и с недовольным видом побрели прочь.