Нечеловеческое лицо.
Святой Хиппи, пророк и основатель новой религии.
Собственно говоря, его звали Джон Крауфорд, но мы зовем его Хиппи, так же, как христиане Иисуса Назареянина - Христом и Спасителем. Хиппи умер в прошлом веке в Стамбуле. Неверующие медики того времени объявили причиной смерти наркотическое отравление, а его божественные откровения - галлюцинациями.
Появление Святого Хиппи уже достаточно наэлектризовало толпу. Скелет в прозрачной коробке снова простирает кости-руки.
- Великий Экспериментатор, явись нам воочию, чтобы предотвратить нашу гибель, - исступленно кричит он.
- Воочию! Воочию! - кричат тысячи людей и впиваются глазами в стену. Стена исчезает. На ее месте смутно мерцающий гигантский экран. Снизу верхний край почти не виден. Вспоминаю, какое сегодня число.
Ну, конечно, 25 января. В апокрифической Пятой книге «Хиппия Детермина» предсказано, что именно в этот день бог явится людям.
- Воочию! Воочию! - крик переходит в истерию, в рыдания, в нечленораздельные вопли.
Вдруг все затихает. Какой-то звук. Скорее тихий шелест. Ноги сгибаются сами собой, колени стукаются о синтетический пол.
- Радиотелескоп! Глядите! - шепчет бородатый сосед.
Свинцовая тяжесть пригибает голову, но собираю всю свою волю и рывком поднимаю подбородок. Мерцание экрана как бы пронизывает крышу, а на ней барабан радиотелескопа, он вертится все быстрее и быстрее. Звук исходит от экрана. Вдавливающая в пол сила ослабевает. Тысячи людей, не вставая с колен, впиваются в экран.
- Чудо! - одинокий старческий голос на долю секунды опережает события.
По экрану бегут огненные кольца, стрелы, линии, образуя суживающийся клин, концы которого смыкаются в невообразимой дали. Пронзительные краски, фиолетовые, багровые, зеленые - словно при извержении вулкана.
Я как будто раздваиваюсь. Бог! - кричит во мне трепетный ужас. А память, как бы существуя сама по себе, нашептывает: что-то подобное я уже видел. Она подсказывает мне даже название. «Космическая Одиссея» - картина Стенли Кубрика. Но этого не может быть.
Фильм был создан в прошлом веке, последняя копия сгорела во время бомбежки Нью-Йорка ракетоносителями Негритянской Армии Освобождения.
Что-то произошло. Парившая над головами прозрачная коробка со священником падает. Скелет Старшего священника вмиг обрастает пиджаком, брюками, туфлями. По-прежнему просвечиваемый рентгеном череп в страшном крике ощерил зубы. Все это с грохотом рушится на верующих. Кровавая мешанина. Крики искалеченных людей тонут в огромном голосе толпы:
- Чудо! Чудо! Бог! Великий Экспериментатор!
Символы все еще бегут по экрану, бегут с неземной скоростью, я начинаю их понимать. Это со мной говорит бог: нет ничего страшнее косвенного греха. Мои грехи!
Сколько их. Самоубийства, растоптанные жизни, разрушенное счастье, нищета, отчаяние сотен тысяч - и все это ради сказочного богатства династии Мортонов. Люди глядят уже не на экран, а на меня. Я наг и беззащитен, как на Страшном Суде. Стрелы и кольца вылетают с экрана, пронизывают огромность помещения, оовивают меня огненными петлями. Холодное пламя. Оно не жжет, только указует:
- Вот он, Великий Грешник!
Меня хватают беспощадные руки, я стараюсь вырваться, мой бородатый сосед пытается помочь, его отталкивают. Я бессилен, меня куда-то волокут - дряблый, набитый костями мешок. Холодно, страшно холодно. Ледяная вода. Иголки вонзаются в кожу.
- Будь ты проклят, Великий Экспериментатор! - кричу я, теряя сознание.
- Вам лучше, эфенди? - спрашивает голос с восточным акцентом.
Открываю глаза. Лежу голый на деревянных нарах, два ухмыляющихся турка дружно обрабатывают меня душем Шарко.
- Сволочи! - я выплевываю ледяную воду.
- Вы сами так приказали, эфенди, точно в полседьмого!
Ко мне возвращается память.
- Виски! - приказываю я.
Услужливо поданный стакан. В любом уголке земного шара меня обслуживают с одинаковой быстротой. Может быть, поэтому так отвратительно быть Тридентом Мортоном. Может быть, поэтому Айрону удалось с такой легкостью приобщить меня к этому миру отверженных.
- Гадость! - вместе с последним глотком виски я выплевываю вкус страшных религиозных галлюцинаций.
Мерзкая штука - этот безобидный ЛСД. Никогда больше в жизни! Так я тебе и поверил, Трид! От большой мерзости, что называется жизнью, есть только одно спасение - меньшая мерзость, зато в разнообразном ассортименте.
- Виски? Плохой виски? У нас всегда самый отборный. - От притворного возмущения держащая шланг рука дрожит. Шланг меняет направление. Иголки вонзаются мне в глаза.
Читать дальше