Дмитрий Быков - ЖД-рассказы

В эту секунду Артемов сознавал всю правоту графолога. Все-таки у них там неплохие специалисты.

– Скажи,- спросил он, уже одевшись и собираясь уходить.- Ты меня… никогда… ни секундочки не любила? Все-таки я старался…

– Тебя?- В голосе ее было такое непередаваемое презрение, что Артемов ощутил себя вошью и только тут легко поверил, что она действительно из органов. Больше так разговаривать нигде не умели.- Тебя-а-а? Вот, смотри!- Она достала из кармана брюк бумажник, тот самый, который Артемов видел в ее руках столько раз, и извлекла из потайного кармашка фотографию: ее, только чуть помоложе, совсем девочку, обнимал за плечи громадного роста подполковник с широким добрым лицом. Тупость и надежность не просто заявляли, но криком кричали о себе каждой черточкой этого мужественного лица. В учебке у Артемова был такой прапорщик.

– Да,- сказал Артемов и, не сдержавшись, усмехнулся.- Мы с Бобровым, конечно, отдыхаем. А квартира эта, надо понимать, конспиративная? И многих ты тут уже… накрыла этим способом? (Он хотел добавить – «этим местом», но решил оставаться в рамках, как и учит нас терпеливый Восток.)

– Ты первый,- бросила она с ненавистью.- Мой диплом.

– Не грусти, Катя,- сказал он, открывая дверь.- Облом в начале – хорошая примета. Еще Лю Цзин писал: «Зашла луна – и солнцу путь открыт. Чу, иволга поет! Пойду гулять».

Он даже не хлопнул дверью.

Никогда в жизни Артемов не чувствовал себя таким безнадежно раздавленным. Самое лучшее было – не думать, китайцы и здесь придумали несколько недурных способов саморегуляции, и Артемов попросту фиксировал глазом все происходящее: одинокое такси (денег нет, подумал он, придется пешком), встречного пьяницу, который покачивался на ходу (вот, кому-то хуже, чем мне), красно-зеленый отблеск в мокром асфальте…

Неожиданно около него с визгом затормозил новенький «БМВ». Бронированное стекло опустилось. Оттуда выглянуло до боли знакомое лицо того самого Вани, в гостях у которого началась вся эта история.

– Ну чего, Колек?- окликнул он Артемова с какой-то новой, придурковатой и вместе властной интонацией.- Базар до тебя есть. Мы посмотрели, прикинули – гарный ты хлопец, и ведешь себя хорошо, и шмаляешь помаленьку… С бабой, конечно, облом вышел. Кто ж знал, что она такая… Но насчет тебя мы подумали и решили – подходишь. Садись в тачку, покалякаем о делах наших скорбных…- Ваня глумливо усмехнулся.

Артемов взялся за ручку двери и замер в нерешительности.

6 января 2006 года молодой поэт Коркин, криво улыбаясь, сидел в кабинете немолодого поэта Катышева, редактора поэтического отдела в толстом журнале, выживающем исключительно молитвами Сороса. В последнее время Сорос манкировал молитвами. Видимо, его вера слабела. На столе у редактора стояла трогательная пластмассовая елочка с крошечными шариками. Редактор принимал поэта на дому – журналы были в новогоднем отпуске.

– С вами все понятно,- сказал Катышев, возвращая Коркину дискету с подборкой.- В принципе, не будь у вас задатков дарования, следовало бы посоветовать вам навсегда оставить виршеплетство и заняться, например, коммерцией. А лет пятнадцать назад вас послали бы на завод. Так сказать, знакомиться с жизнью. Вставать в шесть утра, потеть и коптиться у вагранки, сливаться с пролетариатом, после смены пить пиво и через два года такой жизни отупеть до полной бездарности. После этого вам была бы открыта дорога в заводскую многотиражку, потом – в литобъединение «Закал», в журнал «Литературная учеба» и – как следствие этого – в Союз писателей.

В голосе Катышева зазвучала ненависть. Чувствовалось, что на этот путь его в свое время подталкивали много и усердно и только фантастически дурной характер позволил ему назло соблазнителям двадцать доперестроечных лет влачить жизнь литконсультанта при журнале «Пионер».

– Но у вас есть способности, да и в разговоре вы производите впечатление воспитанного юноши,- продолжал редактор, в упор глядя на Коркина.- Поэтому примем меры радикальные. Вы, как и вся ваша генерация, обчитались Бродским. Это дело опасное, потому что в результате здоровые, полнокровные люди начинают писать мрачные и скучные тексты без ритма и музыки о том, как им все надоело. Все превращается в перечень, понимаете? Глаз скользит по пейзажам и лицам, ни на чем не задерживаясь. Все бабы априорно сволочи. А между тем в паре ваших текстов чувствуется теплота, юмор, живая наблюдательность – словом, жаль, если пропадете. Вас надо отчитать.