Перемену почуял и Дрин.
— Произошло несколько неприятных случаев, — признался он Нарьяну, удивив того небывалой откровенностью. — Пока что ничего особенного. Один из храмов был осквернен странными письменами, наподобие тех, что начертаны на лентах ее последователей. Компания молодежи разгромила рынок, перевернув прилавки. Я попросил магистратов не наказывать провинившихся, чтобы не превращать их в мучеников. Пусть пострадавшие сами судят своих обидчиков, если пожелают… А еще она произносит речи. Хочешь послушать?
— Это обязательно?
Дрин небрежно отбросил стакан, зная, что дежурный механизм все равно его подхватит, не дав разбиться. Они сидели на балконе воздушного жилища Дрина и взирали на Великую реку и на ближнюю оконечность мира. На горизонте виднелась длинная двойная линия — там клубились белые водопады. Был полдень, и залитый солнцем город выглядел безмятежным.
— Ты уже наслушался ее болтовни, так что тебе она не опасна, — проговорил Дрин. — Вообще-то это не проповедь, а сплошной туман: судьба, пренебрежение обстоятельствами, самосовершенствование, возможность воспарить, схватившись руками за собственные ступни…
Дрин презрительно махнул рукой. Его ступни были, как всегда, босы, длинные пальцы ног обхватывали перила, на которые он присел.
— Вдруг она захочет стать правителем города?.. Если ей это нравится, пусть попробует. Пока здесь не окажется корабль… Тебе известно, где она сейчас?
— Я был занят… — ответил Нарьян неопределенно и подумал с любопытством: «А ведь жена права!»
— Я знаю историю, которую ты выслушал последней. Раньше я думал, что этот человек, вернувшись, принесет в наш город войну. — Хохот Дрина был похож на птичий клекот. — Женщина там, на краю света. Она уплыла вчера на лодке.
— Я уверен, что она вернется, — проговорил Нарьян. — Иного не дано.
— Полагаюсь на твою мудрость. Ждешь от нее любопытного рассказа? Выпей еще. Не торопись, побалуй себя.
С этими словами Дрин взмыл в воздух и исчез среди огненных ветвей дерева, простершихся над балконом.
По мнению Нарьяна, Дрин совершал ошибку, не усматривая опасности в деяниях Ангела. При этом Нарьян понимал истоки его безразличия. Деяния эти выходили за пределы его опыта; Ангел вообще находилась за пределами опыта всего Слияния. Войны за Перемены, бушевавшие там и сям по всей протяженности Слияния, имели не идейный, а эсхатологический характер. Их порождало социальное напряжение, возникавшее из-за несовместимости природных и привитых генов, и расы Заново Рожденных начинали совершенно по-другому воспринимать все сущее. Однако то, что творила пришелица, коренилось в эпохах, предшествовавших Хранителям, их программе по созданию новых рас и завершению человеческой истории. Нарьян только начинал понимать все это, когда услышал от Ангела, что поманило ее на край света…
Но теперь, в страшную ночь прибытия корабля, когда погибли все до одного сторожевые механизмы, когда окраины стал пожирать огонь, а тысячи горожан кинулись наутек в густые сады на севере, Нарьян понимает, как сильно ошибался. Ангел — не проповедница бессмысленной революции.
Ее помощники — это молодые люди, вооруженные деревянными копьями с закаленными остриями, обоюдоострыми ножами, какими торговцы разрубают скорлупу кокосовых орехов, и самодельными цепями. Пренебрегая волей самого Нарьяна, они вовлекают его в марш на дворец и воздушную резиденцию Дрина. Они отобрали у Нарьяна посох, и он морщится, ступая на больную ногу.
Ангела нет поблизости: у нее другие дела. В ее присутствии Нарьяну было страшно, но теперь ему еще страшнее. Рефлекторный альтруизм ее сторонников сменился на новый нрав, закаленный в пламени революции: они насмешливо пихают Нарьяна в спину, потому что уверены в своей власти над ним. Особенно усердствует один, с грубой физиономией: на каждом перекрестке он тычет Нарьяна под ребра тупым концом копья, предостерегая от бегства, хотя у Нарьяна и мысли нет бежать.
Власть низвергнута по всему городу — это случилось в момент падения механизмов, однако в широко раскрытых глазах победителей еще пляшут огоньки пожаров. Они минуют рыночную площадь, где толпы лакают пиво и шатаются среди перевернутых прилавков. Во тьме, озаряемой пожарами, торжествует разнузданный блуд. В канаве лежит мертвый ребенок. Ужасно, ужасно! Рушится охваченное пламенем здание, в небо рвется гигантский вихрь искр. Лица людей вокруг Нарьяна превращаются в оскаленные маски с горящими желтыми глазами.
Читать дальше