Олег Овчинников - День Барсука

– А на руках пройтись слабо? – подзадорила расшалившаяся Лариса, но Ленечка не разделил ее задора. Вместо ответа он раскрыл рюкзак, достал из одного из 112-ти карманов какой-то листок и протянул ей. На узкой полоске бумаги крупной прописью было написано: «А НА РУКАХ ПРОЙТИСЬ СЛАБО?»

– Видишь? – спросил Ленечка. – Я знал, что ты это скажешь.

– Знал?.. – глупо повторила она. – А… что я сейчас скажу?

Этот ответ он не доверил рюкзаку, припрятав в нагрудном кармане.

Новый клочок бумаги и новая надпись: «НЕ ЗНАЮ ТОЧНО, НО ОЧЕНЬ НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ СКАЖЕШЬ: ДА!»

Он ждал ее реакции, не моргая. Даже узкие глазки его на время расширились и перестали масляно блестеть.

– А… – беспомощно начала Лариса.

– Может быть, хватит проверок? – голосом, полным спокойной усталости, спросил он.

– Может быть… – согласилась она.

– Теперь ты веришь мне?

– Да.

– Ты – лучшее, что я видел в этой жизни, – честно и без тени пафоса признался Ленечка. – Ты – то, чего я больше всего хочу добиться. И если не ты моя цель, то я не знаю… Тогда мне, наверное, действительно придется попробовать что-нибудь суицидальное.

– Конкретней, пожалуйста! Что я должна… Чего ты хочешь от меня?

– Побудь со мной, – попросил он. – Просто побудь. Честное слово, я пальцем тебя не трону. – В подтверждение чистоты намерений пухлые ладошки убрались под стол. – Я надеюсь, что если ты будешь со мной в тот момент, когда календарь обычно дает сбой, все пройдет, как надо. Как правильно. Думаю, одного твоего присутствия будет достаточно.

«А если не будет?» – с внутренней усмешкой подумала Лариса, которую уже начинала утомлять эта его «правильность». И, выпустив усмешку наружу, уточнила:

– Просто побыть? До шести утра? – Пожала декольтированным плечом. – Ну хорошо, тут совсем недалеко «Прыг-Скок», там до первого метро никого не выгоняют. Посидим или… попрыгаем?

– Ой, нет, – спохватился Ленечка. – Мы же не в кино. В моем случае момент смены дня не связан с конкретным временем. Сбой происходит не в полночь и не в шесть утра, а именно тогда, когда я засыпаю. Или просыпаюсь. Короче, во сне. Я пытался обмануть систему, вообще не ложась спать, и доживал таким образом до десятого и даже одиннадцатого сентября. Но в конце концов засыпал и снова оказывался в девятом.

– И ты хочешь, чтобы, когда ты сегодня заснешь, я просто была рядом? – недоверчиво уточнила Лариса, выделив слово «просто».

– Да! Так ты согласна?

Его глаза впивались взглядом в ее лицо, а на коже лба, ноздреватой и влажной после ужина и волнующего разговора, плясало отражение пламени стоящей на столе свечи.

Какой же он все-таки неприятный, подумала Лариса. Хотя сама по себе попытка, нужно сказать, недурна. И накормил, и удивил, и даже очень… По крайней мере услышала она совсем не то, что рассчитывала, соглашаясь на его предложение «где-нибудь перекусить».

– Ну-у-у… – протянула она, прежде чем дать окончательный ответ, и, вспомнив, как он точно также тянул бесконечное «и-и-и» в ожидании тарелочного звона, рассмеялась.

Почему-то считается, что физически здоровый человек не должен слышать трех вещей: собственного дыхания, сердцебиения и шагов. Леонид не слышал ничего из вышеприведенного списка, однако, не по причине физического здоровья (эпитет «здоровый» подходил к нему разве что в смысле «немаленький»), а потому лишь, что в данный момент никуда не шел, не дышал, а сердце в его груди тоскливо замерло, пропустив пару ударов, в ожидании ларушкиного ответа.

Ларушка… Только в мыслях он мог называть ее так. Лариса же, чего доброго, срифмовала бы такое обращение с «доярушкой». Хотя вообще-то она равнодушна к поэзии. Достаточно вспомнить, как небрежно она отвергла сборник его стихов… Пусть самодельный, пусть изданный всего в двух экземплярах (каждый из которых, между прочим, встал автору в половинку франклина), но ведь преподнесенный от всего сердца!

Интересно, как она называет его про себя? Барсуковым? Ленечкой? Дай-то Бог!

«Зовите меня Барс! Для краткости», – немного стесняясь, предложил он на первом же собрании группы (впоследствии подобные мероприятия вошли в привычку и стали именоваться интимным термином «групповичок»). Как выяснилось, стеснялся Леонид напрасно. Коллеги-первокурсники, поступившись краткостью, окрестили новенького Барсуком. Едва ли из-за внешнего сходства. Вот если бы фамилия его была Хорьков, а того лучше Хомяков…

Больше на собраниях группы он не появлялся.