Татьяна Томах - Ловчий тумана

Староста нырнул в сарай, там забормотали торопливо и невнятно, кто-то ахнул, кто-то сердито буркнул: «Цыть, дура.»

Отступив в сторону, Гриф смотрел, как они выходят — взрослые, дети, старики. Попытался угадать среди них Марьяну — но он никогда ее не видел, да и в предрассветных сумерках лиц было не разглядеть. На Грифа косились молча и, в основном, испуганно. Только одна женщина метнулась к нему, бухнулась на колени.

— Сыночек, спасибо тебе, милый, спасибо, — забормотала торопливо и горячо, ловя руку Грифа и пытаясь поцеловать.

— Иди, Василиса, — велел староста, поднимая ее. Хмуро пояснил: — ей тут добрые люди сказали, что всех детей отберут, а грудных, мол, и вовсе усыпят… как больных псов… а у ней детей мал мала, у Василисы… Иди, Василиса, господин старший очиститель говорит, торопиться надо.

— Как тебя звать-то, сыночек? За кого молиться мне теперь? Как звать?

— Гриф, — растерянно ответил он. Женщина кивнула и заторопилась догонять остальных.

— Детей в середину, — командовал староста, подталкивая отстающих. — Семен и Олаф замыкающими — если что, подхватите, кто падать будет…

— Про детей-то правда? — спросил он, оборачиваясь к Грифу. Теперь, перестав называть Грифа «господином старшим очистителем» и умильно улыбаться, он изменился. Стал строже и суше и даже, вроде как, чуть распрямился, будто уродливый горб перестал отягощать его. Словно принял Грифа в ряды своих, перед которыми не надо притворяться и надевать маску пугливого деревенского дурачка.

— Правда.

— Ну и как ты-то теперь?

— Не знаю, — Гриф пожал плечами.

— Может с нами, а? Двух-трех крепких ребят отряжу, чтоб пособили…

— Куда они? — Гриф удивленно смотрел, как люди бегут через луг — но даже не к туману, где можно было бы попытаться спрятаться; а наверх — к обрыву над бледной рекой тумана. — Куда? — он осекся, когда первый из бегущих шагнул в пропасть. На секунду он пропал из виду — Гриф успел с ужасом подумать — «Чокнутые — они все здесь чокнутые, во главе с этим рыжебородым. Массовое самоубийство?!» А потом фигурка, сорвавшаяся с обрыва, появилась снова, поднимаясь выше и выше, и, наконец, поймав воздушный поток, заскользила, почти не двигая крыльями.

— Так что, — переспросил староста: — Может, с нами?

Он скинул тулуп, бывший горб вырвался в разрез рубахи на спине двумя большими серебристо-серыми крыльями.

— Я… — Гриф поперхнулся. Староста улыбался. Исчез горбатый уродливый старик; теперь перед Грифом стоял рыжебородый стройный крылатый бог, щедро и небрежно предлагающий: " может, с нами?…»

— Я сам, — сказал Гриф, глядя на парящие над туманом человеческие фигурки. «Инга», — позвал он, будто она могла быть там, среди них; и будто теперь, наконец, было можно попросить у нее прощения. «Инга. Как получилось, что я искал тебя, а нашел себя? Себя — того, кем я мог бы быть? Или еще могу стать? Может, я еще сумею отыскать тебя — как та Фанька нашла свою Марьяну, несмотря на то, что это невозможно — может, просто потому, что очень хотела ее найти… Только теперь я должен больше не потерять самого себя, да?»

— …Спасибо, я попробую сам.

— Это правильно, сынок, — одобрил бог, похлопав Грифа по плечу. — Митька! Ты чего тут застрял? — рявкнул он, заметив за дверью сарая мальчишку, подслушивающего разговор.

— Счас, счас, — недовольно сказал тот, вылезая из укрытия. Подошел к Грифу, с любопытством заглянул в его лицо. Спросил:

— Дяденька, а гриф — это птица?