Борис Липатов - Блеф

Не стоит заниматься тщательным исследованием переживаний Ирены и Козбоева до, во время и после речи Годара, — достаточно того, что отмечено самое достижение таковой.

В своей основе Ирена никогда не была буржуазкой, было бы опрометчиво утверждать, что она стала ярой социалисткой и т. д. Здесь, хвала судьбе, — роман, а не оперетка, и потому можно принять только чисто логические положения. Восторженная, энергичная и отчасти влюблённая девушка повела себя абсолютно без предрассудков, а этого вполне достаточно.

Несмотря на свои тридцать пять лет, Ковбоев с чисто славянской доступностью поддался стремительной политической эволюции и не вызвал особого удивления французов, когда вместе с Иреной и её капиталами принёс обещание отдать свои силы, а равно и средства (не говоря уже об утилизации ряда возможностей, возникающих благодаря марсианскому предприятию), на служение идеям, дотоле ему чуждым и непонятным.

Годар совершенно не постеснялся в выражениях, когда в своей речи он назвал «Нью-Таймс-Эдишен-Трест» Синдикатом Мошенников. Это окончательно и наповал сразило Ирену и Ковбоева. Тогда Годар исключительно безжалостно обрушился на них.

Пулю же только крякал от удовольствия и в уме намечал эту главу вместо резолюции.

Ибо это возможно, раз роман — это роман, а не оперетка, и в жизни всё оказывается на своих местах прочнее тогда, когда полисмены смотрят на вещи глазами художников, а художники глазами полисменов.

Хлопотливые обязанности повествователя на этот раз радикально отвлекли его от стереотипного правила во что бы то ни стало наметить героя. Даже больше — имеющиеся персонажи выражают своим поведением недопустимое падение романической дисциплины. Правда, это подчеркивает глубокую индивидуальность некоторых из них, но зачем же вынуждать роман прибегать к подобным отступлениям? Вот эта-то хозяйственная необходимость невольно грозит оставить интригу без героя.

Кстати, об интригах…

До сих пор остаётся непонятным, почему Генри делал О'Пакки какие-то двусмысленные предложения и намёки относительно Ирены. Возможно, это попытка сыграть на обманутом воображении ирландца. Возможно, желание уколоть того ипситаунской проделкой…

Затем Генри пытается снабдить роман любовным заплетением. Это ему не удаётся и главным образом потому, что в этом случае Генри действует не искренно, он просто мечтал усложнить развязку своего мщения.

Всё это необыкновенно грустно. Повествователь никак не думал, что Генри окажется таким мрачным интриганом. Генри снабжён хорошим обликом, беспечностью, выгодным и преимущественным возрастом. В награду за биржевое поражение, он выигрывает в карты и… немедленно проговаривается о тайных намерениях в своей комнате… В разгар марсианской авантюры была надежда на его исправление, он был безнадёжно лоялен…

И вдруг на острове — такое странное поведение.

Генри недопустимо начал блефовать. Взять хотя бы его предложение включить в текст соглашения с «ЭМТЛ» — выдержки из конституции штата Нью-Йорк… О, иезуит! О, предатель! Он мечтает обвинить своих компаньонов в оскорблении конституции, устроить суд, захлопнуть за ними тяжёлые двери тюрьмы Синг-Синг!..

Тяжело, но — Генри Пильмс, 26 лет, член Синдиката Холостяков и «Нью-Таймс-Эдишен-Треста», — за свои тягчайшие проступки объявляется вне романа.

Тем более, что усугубляющим против него обстоятельством является миноносец С.-А. С.Ш. «Т98», совершенно непредусмотренный на 90° долготы к западу от Гринвича и держащий курс на Галапагосские острова. Что поделать, не приходится закрывать глаза на возможные действия капитана Ллерингтона, имеющего пассажирами мистера Пайка и Джошуа, вручивших ему секретный пакет с надписью:

«Вскрыть при высадке на берег при маршруте шифр 1209-АС или при встрече с аэропланом».

Предвидя возможность различных экстраординарных и торжественных случаев на «Далёком Марсе», жители Земли предусмотрительно захватили образчики благ земных, а именно довольно удачную коллекцию вин.

Солнце опускалось к горизонту, на справедливо заслуженный отдых… Горбилась к горизонту гладь океана.

— Благодать! — воскликнул Кошкодавов, — ты проникнись, Казимир! Благодать!

— И-и! — выразительно закатил глаза Пузявич, снимая жилетку.

— Вот и тебя разморило, — кивает головой Кошкодавов, почёсывая волосатую грудь, — шутка ли в самом деле, сколько мы выдули бутылок!