Array Array - Похититель вечности

— Тогда почему ты используешь так много этой инфернальной музыки? — быстро спросила Констанс, обрывая его монолог. Чаплин уставился на нее. — То есть, правда, Чарли, — со смехом прибавила она, — я люблю твои короткие фильмы, так же как и остальная публика, но неужели эти кошмарные рэгтаймы на пианино, которые их сопровождают, так необходимы? Всякий раз, идя в кино, я ругаю себя, что забыла беруши. Напомните мне, мистер Заилль, — она легонько коснулась моего колена, — когда мы в следующий раз пойдем с вами в кино.

— Он же просил тебя называть его Матье, — возмущенно сказал Чаплин, на пару децибел громче нас всех. — Музыка нужна, чтобы отражать характеры и сюжет. Быстрая — для погонь, траурная — для страданий. Ты прекрасно это понимаешь. Можно почувствовать настроение. Музыка вызывает эмоции, она столь же важна, как игра актеров и режиссура. Без музыки…

— Чарли замечательный композитор, — тихо сказала Амелия, но Чаплин не сбился в своей речи ни на такт.

— Ты очень добра, милая моя. — Он подавлял ее своим громким голосом, она почти растворилась в нем. — Но мои фильмы — это полный цикл творчества. Сценарий, режиссура, актерская игра, музыка. Это все составляющие того, что порождается моим разумом. Я стремлюсь контролировать все, поэтому у меня раньше и возникали проблемы. Без контроля, Матье, над всем , ничего не выйдет. Вы же не станете предлагать Буту Таркингтону [17] Бут Таркингтон (1869—1946) — американский романист и драматург, лауреат Пулитцеровской премии. написать роман, заявив при этом, что названия глав для него будет придумывать кто–то другой, так ведь?

— Нет, но вот нарисовать заголовок на обложке вполне может кто–то другой, — сказала Констанс, я не смог удержаться от улыбки. Я только сейчас сообразил, насколько девушку раздражает любовник ее сестры, и насколько он неспособен отвечать на ее выпады, словно не привык к женщинам, которым от него ничего не нужно. Быть может, Амелия и влюблена до беспамятства, но ясно, что главная здесь Констанс, и она может увести ее прочь отсюда в любое время.

— Если бы это была моя книга, я бы и нарисовал все сам, — заявил Чаплин, с улыбкой посмотрев на меня, точно пытаясь вступить со мной в сговор против нее и вытолкнуть ее из беседы; задача нелегкая, если у женщины такой темперамент, как у Констанс.

— Боже всемогущий! — возопила она так, что я подпрыгнул, а она расхохоталась так громко, что эхо разнеслось по всей комнате. — Только не говори, что ты еще и рисуешь!

После этого с Констанс мы стали встречаться регулярно; именно она убедила меня, что не стоит вкладывать деньги в Чаплина, чье осознание собственной силы так же впечатлило меня, как его самовлюбленность — утомила.

— Я уже слышала, как он рассуждает о своих планах, — рассказала она мне. — Напиваясь, он всякий раз излагает свою философию, прямо Александр Македонский. Покорить мир до тридцати и все такое. Сам–то он, конечно, опоздал. Уверена, когда–нибудь он начнет свое дело — но инвесторов, которых он в это втянет, выдоит досуха. Понимаете, Чарли привлекают только те, кто знаменит так же, как он. Слава — единственное, что его интересует. Думаю, профессиональный психолог смог бы это объяснить. Он заберет у вас все до цента и, возможно, с лихвой потом вернет, но вы никак не сможете его проконтролировать. Вы станете просто разрекламированным банком, Матье. Сберегательной кассой для Чаплина, вот и все.

К моему облегчению, Чарли не стал просить у меня инвестиций в его затеи, хотя, полагаю, принял бы любые мои предложения. В тот год мы еще поддерживали дружеские отношения, но не особенно близкие: связывала нас только Амелия, которую Констанс отказывалась надолго выпускать из виду.

— Этот человек распутник, — говорила она мне. — Одна молоденькая дурочка за другой. Меня удивляет, что он с ней так долго. Я хочу быть рядом, когда он ее вышвырнет. Скоро ей исполнится восемнадцать, и тогда он от нее избавится.

Констанс все более завладевала моими чувствами — вплоть до того, что я понял: я в нее влюбился. Она же встречалась только со мной, однако взаимные страстные уверения ее, похоже, не интересовали. На мои восклицания: «Я люблю тебя», она реагировала фразами вроде: «Какой ты милый», или «Ты так добр ко мне». Это не означало холодность — на самом деле она умела весьма эмоционально выказывать свою радость, когда я приезжал и приглашал ее на обед или в концерт, — просто она с недоверием относилась к любым изъявлениям любви, тем более — публичным. Все больше ночей я проводил в ее квартире и уже подумывал отказаться от собственного дома, который все равно был слишком велик для меня, рассчитывая поселиться с нею, но она убедила меня его сохранить — просто на всякий случай.