Уильям Берроуз - Мягкая машина

По лицу его струилась моча. Не знаю, на кого работаю. Свое беру из его крови и газетных обрывков.

— За версту чую этих, как ястребы, ебущихся в воздухе.

Как бы там не было треклятой травки. Я вышиб из него дух стальным сортиром и придушил, точно гнилую дыню. Потом мне необходимо было отметиться. Я был уже фонтаном крови из его рта, носа и слабеющей плоти, чтобы прикончить. Через весь сортир влез в одежду, дрожа в серых фланелевых костюмах, наброшенных на вокзальную аптеку. Итак, я — общественный агент и желоб, бледно-розовый от уличной рекламы. Я подмигнул пассажирам.

— Разговоры хватаю зубами за версту. — Я предостерегающе шмыгнул носом. — Это косяк, мне ни за что не наверстать.

Гомики, имеющие порядок, точно три обезьяны.

— Рыщет в кинотеатрах и турецких нашенских, — благодушно произнес я и вышел считаться наркотиками. Школьники гоняются друг за другом с первым в тот день, в турецких банях, в парилке застал врасплох тебя, треклятый педик. Намыленным полотенцем кастетом врезал ему по легким, и глаза брызнули: Хлоп! И направился в габардиновые пальто. пять минут на этого созревшего фрукта.

— Министерство финансов, — сказал я. — Хочу проверить наличие наркотиков и рецептов… Как много употребляете, юноша? — Качаю головой и запихиваю себе в портфель все джанковые пузырьки и рецепты. — Противно смотреть, как молодой человек рвет собственный рецепт на жизнь… Возможно, я смогу что-то для вас сделать. Разумеется, если вы пообещаете мне пройти курс лечения и держаться.

— Обещаю все что угодно. У меня жена и дети.

— Просто не подведите меня, только и всего.

Я вышел и прямиком попал на открытую веранду автовокзального китайского ресторанчика. Это тихое заведение с очень скверной кухней, но джанки и сортир сгодится.

Потом зарегистрировался в старой гостинице “Полумесяц” — в вестибюль можно попасть через подземку — и ошибся номером, народ нюхает эфир, а я вошел с зажженной сигаретой, и у всех полопались легкие — человек шесть парней и телок. Короче, в глазах у меня рябит от сисек, тощих ребер и гортанных хрящей… дело житейское… Надо воспользоваться моментом. Вырулить дозу. Я засветил ему кусок габардина. созревший фрукт. по лицу его струилась моча.

— Хочу проверить наличие джанки. Своих беру из его крови.

— Много употребляете, юноша?

— За версту чую этих ебущих все джанковые пузырьки и рецепты.

как бы там не было треклятой травки… Смотрел, как молодой человек рвет, собственно, и придушил его, точно гниль, что-то для вас сделать в фонтаны. крови нет пройти курс лечения и держаться, чтобы прикончить. серые фланелевые костюмы всех общественных агентов из уличного автобуса. рыщет в кинотеатре и благодушно ошибся номером. считаться с зажженными легкими. глаза брызнули на ночного дежуранта и засветили кусок пальто.

— Пять минут на министерство финансов, — сказал я. Качаю головой и запихиваю себе в портфель воздух, как ястреб. Противно вышибать из него дух стальным сортирным рецептом на жизнь. Возможно, я смогу дыню. Потом мне необходимо проверить вас. Пообещайте мне пройти из его рта, носа, слабеющей плоти.

— Обещаю все что угодно. Хожу, дрожа в наброшенной одежде. — Я вышел и прямиком беру бледно-розовые инструкции вокзальных китайских пассажиров. Врезал ему по легкому делу житейскому. Пользуясь моментом, немного о моей работе. Министерство внутренних дел потребовало приостановить Распространение Людей. Технические погрешности, сами понимаете. Кому-то надо поднимать архив, и этим занимаюсь я. Нас интересуют не отдельные образцы, а форма, людская пресс-форма. Ее необходимо уничтожить, У нас в Свободии живых людей не встретишь. Слишком много патрулей. Кругом тоска зеленая, если только вы не получаете удовольствие от охоты на сброшенных в выгребную яму парализованных лебедей. Разумеется, всегда найдутся Чужаки. Особенно мне по нраву молоденькие. Я зову их долговязыми свиньями. Не отказываю себе в удовольствии и делаю это не торопясь, с наслаждением впитывая в себя страх и ненависть объекта, а когда они раскалываются, из них сочится белая масса, сладкая, как клешня омара… Жаль только выкалывать глаза, ведь это мой источник в пустыне. Они зовут меня Мясником, и еще по-всякому.

Дела я проворачивал с Египтянином. Мое Время отрабатывалось. Он сидел, потягивая густой зеленый напиток, в мозаичном кафе с каменными полками вдоль стен и сосудами, наполненными разноцветными сиропами.