Андрей Белянин - Лана

— Как и ты. Хочешь, научу?

Она радостно кивнула. А я в очередной раз поймал себя на том, что лично меня никто и никогда не учил владеть клинковым оружием. Я просто умел это. Всегда. Может быть, даже до моего рождения.

Рукоять привычно легла в ладонь, я удерживал саблю двумя пальцами, средним и безымянным. В разное время мне приходилось брать клинок в присутствии отпетых ролевиков, опытных тренеров или каскадёров. Это были те случаи, когда ничего не приходилось объяснять, язык оружия понятен без слов любому.

Но сегодня не это было главным, не то, как клинок лежит в руке, не то, как я держусь или какое впечатление производит взрослый мужчина, агрессивно размахивающий отточенной полосой стали в ограниченном пространстве почти круглой комнаты с низким лепным потолком, старым книжным шкафом, диванчиком, зеркалами, креслами, кружевными салфетками, дешёвыми статуэтками, чёрно-белыми фото на стенах, детскими игрушками, посудой и той милой, пустой мещанской мелочью, которая сразу делает дом — домом. То есть местом, где человеку уютно и хорошо, где ему тепло и можно дышать, где вкусен даже остывший чай, где солнечный свет похож на стихи Фета, а темнота многозначительно кутается в мягкую шаль давно угасшей любви…

Важным был лишь следующий шаг.

— Поздравляю вас, — глядя мне прямо в глаза, без перехода темы, объявила Лана, выбрасывая из колоды первую карту. — Мужчина, вы отец моего будущего ребёнка!

…Я не принял русскую революцию. Как не принял бы её любой честный офицер и просто порядочный человек.

Император Николай в очередной раз продемонстрировал свою слабость, покорность року и обстоятельствам, но не мне его судить. По улицам Петрограда шлялось разнузданное пьяное быдло с красными бантами на груди. Особенно ими кичились первые дезертиры с фронта, они же без проволочек ставили к стенке боевых офицеров с Георгиевскими крестами.

Я уехал в Ревель, к своим эстляндским родственникам. Россию начинало захлёстывать чёрное безумие Гражданской войны, но здесь ещё было относительно спокойно. Мы с братьями обсуждали возможность уйти на Дон к генералу Корнилову, но судьба решила иначе. В тот день я узнал, что некий атаман Семёнов собирает добровольцев для войны с красными в Забайкалье…

— Расскажите поподробнее, не тот ли это Семёнов Григорий Михайлович, бывший сотник 1-го Нерчинского казачьего полка? Помнится, он ещё писал письма Керенскому о создании смешанной гвардии из монголов и бурят, лелея идею спасения России инородцами. Я знал его по Карпатам, мы даже были дружны.

— Тот самый. Но Забайкалье так далеко, барон…

…Спустя месяц я, уже в Маньчжурии, с белым эмалевым крестом на груди и золотым наградным оружием, пожимал крепкую руку моего боевого товарища. Семёнов искренне предложил мне должность, соответствующую моим есаульским погонам, я был назначен комендантом станции Хайлар и военным советником при монгольском князе Фушенге. Прошло не так много времени, чтобы он понял, кто стал истинным командиром его войск…

— Язык понимаешь, Будду почитаешь, воевать умеешь, но… не монгол! — успокаивая сам себя, шутил князь. — А немонгол не может быть вождём монголов!

Если бы он только знал, насколько глубоко ошибается…

Мы вновь сидели в том же маленьком кафе. Я попросил официантку убавить музыку и принести вино. Лана пила только красное словно кровь, так же как и я предпочитая сухое французское. Хотя, как оказалось впоследствии, кровь она пила с неменьшей охотой, особенно человеческую, но обо всём в своё время.

Наш разговор шёл неспешно, она уже привыкла к тому, что я держу её ладони в своих, когда отвечаю на урок. Впрочем, уроками паши беседы по-прежнему являлись лишь для неё, мне было просто интересно с ней разговаривать. А может, я не ощущал тогда, как незаметно и бесповоротно меняюсь с каждой нашей встречей…

Знаете, есть женщины, о которых думаешь: ну вот дура дурой, зато какая грудь! Или наоборот: так приятно пообщаться, но не приведи боже, если эта учёная мымра полезет на тебя с поцелуями!

Лана не являлась в этом смысле золотой серединой — она была воплощённой гармонией ума и тела. И я бы солгал, говоря, что чему-то отдаю предпочтение…

Что такое Добро?

Любой поступок, поднимающий твою душу на новую ступень любви к Богу, — объясняла она. — Или самый первый шаг на пути к познанию Великого Абсолюта. А если ещё проще, это то, за что ты никогда не испытаешь чувства стыда перед самим собой. Прочее зависит от уровня развития твоей души в момент совершения этого поступка.