Айн Рэнд: Или – или

– Да, мисс Таггарт, конечно, да, разумеется… в понедельник утром. Хорошо… Знаете, мисс Таггарт, у меня сегодня кое-что запланировано в Нью-Йорке, и я могу заскочить к вам в офис во второй половине дня, если вы не возражаете… Нет, нет, нисколько не затруднит, я буду очень рад… Сегодня во второй половине дня, мисс Таггарт, около двух, то есть около четырех часов.

У него не было никаких дел в Нью-Йорке. Он не пытался понять, что побудило его сказать это. Полный ожидания, он улыбнулся, глядя вдаль, на освещенный солнцем склон холма.

Дэгни вычеркнула из расписания график движения девяносто третьего поезда и почувствовала минутное удовлетворение от того, что сделала это спокойно. Она проделывала подобное уже несколько раз в течение последних шести месяцев. Сначала было трудно, но со временем становилось все легче. Настанет день, думала Дэгни, когда я смогу относиться к этому смертельному росчерку безразлично. Девяносто третий был специальным товарным составом, снабжавшим Хэммондсвилл в Колорадо.

Она знала, что будет дальше: сначала отмена специальных товарных поездов, потом сокращение числа товарных вагонов в Хэммондсвилл, прицепленных, как бедные родственники, в хвост поездов, направляющихся в другие города, затем постепенная отмена остановок в Хэммондсвилле; и наконец, наступит день, когда она сотрет Хэммондсвилл с карты штата Колорадо. Со станциями Вайет и Стоктон все происходило именно в такой последовательности. Услышав, что Лоуренс Хэммонд отошел от дел, она сразу поняла: бесполезно ждать и надеяться, рассчитывая, что его двоюродный брат, поверенный или комитет из местных жителей вновь откроют завод. Она знала одно: пора сокращать расписание.

Прошло меньше полугода с тех пор, как исчез Эллис, – с того дня, который один фельетонист радостно назвал «днем победы простого человека». Все мелкие нефтепромышленники, владевшие тремя скважинами и скулившие, что Эллис Вайет отнял у ни" средства к существованию, бросились заполнять оставленное им пространство. Они организовали лиги, кооперативы, ассоциации; они объединили свои средства и ценные бумаги в общий фонд. «Маленький человек обрел место под солнцем», – написал фельетонист. Их солнцем было пламя пожара, бушевавшего над «Вайет ойл». В этом ослепительном зареве они добились успеха, о котором так мечтали, успеха, не требующего ни знаний, ни умения, ни усилий. Вскоре их крупные клиенты, такие как электростанции, которые потребляли нефть целыми составами и не желали делать скидку на несовершенство человеческой природы, начали переходить на уголь. Заказчики помельче, мирившиеся с некомпетентностью, разорялись один за другим. Парни из Вашингтона ввели нормированное распределение нефти и дополнительный налог для поддержания безработных нефтяников, затем закрылось еще несколько крупных нефтяных компаний, и «маленькие человеки под солнцем» вдруг обнаружили, что головка бура, стоившая раньше сто долларов, теперь стоит пятьсот, поскольку при отсутствии массового спроса на нефтедобывающее оборудование его производители, чтобы не обанкротиться, заламывали за свою продукцию баснословную цену; потом начали закрываться нефтепроводы, так как нечем было платить за техобслуживание, и железным дорогам было предоставлено право поднимать тарифы на грузовые перевозки; подсчитав количество нефти и стоимость перевозок, две небольшие линии попросту закрылись. Солнце зашло – и «маленькие человеки» обнаружили, что эксплуатационные расходы, при которых, они могли сводить концы с концами на своих участочках в шестьдесят акров, были возможны лишь тогда, когда рядом простирались безбрежные просторы промыслов Вайета. Теперь же они взмыли до небес вместе с клубами дыма. Лишь когда их состояния испарились без следа, а насосы остановились, «маленькие человеки» поняли, что ни один предприниматель в стране не в состоянии покупать нефть по цене, равной расходам на ее добычу. Затем парни из Вашингтона предоставили нефтепромышленникам субсидии, но не каждый имел друзей в Вашингтоне, и возникла ситуация, в которую было боязно вникать и даже обсуждать.

Положению Эндрю Стоктона завидовали многие бизнесмены. Лихорадочный переход на уголь свалился на него как золотая гиря: он держал свой завод в круглосуточном рабочем режиме и, обгоняя метели следующей зимы, изготавливал детали для угольных печей и топок. В стране осталось не так много надежных литейных заводов; Стоктон стал одним из столпов, снабжавших подвалы и кухни страны. Столп рухнул без предупреждения. Эндрю объявил, что оставляет дело, закрыл завод и исчез. Он не сделал никакого намека на дальнейшую судьбу завода, даже не сказал, имеют ли его родственники право вновь открыть его.