О'Cанчес - Пинка Удаче

— Вадим Тиберьевич, цигель-цигель ай-лю-лю, как говорится: с меня же шкуру в редакции спустят, если с опозданием на вечернюю летучку прибегу, у нас в последнее время с этим очень и очень гнойно. Кризис и посткризис — отличный повод нашему Феде-медведе закручивать гайки и увольнять с работы ни за что.

— А во сколько у вас? В шесть, в семь? Так еще куча времени, успеешь, тут же рядом.

— Конечно успею, Вадим Тиберьевич, но только если мы с вами не будем отклоняться в нашем интервью на литературные темы.

— Ну-ка, останови. Я тот день помню хорошо. Никакой летучки не было и в помине, а в редакции он так и не появился, дескать, допоздна его этот… кагебешный огарок задержал. Витя, я прав, нет?

— Да, Федор Петрович, все четко вы помните. И явился только на следующий день, причем с глубокого бодуна.

— Вот же скотина: даже в такой мелочи соврать готов.

— Так он же не думал, что мы узнаем.

— Что-что, Витя? Как ты сказал?

— Я неудачно выразился, Федор Петрович, виноват. Вообще, конечно, он глупо поступил.

— Глупо. Остался бы жив — уволил бы к хренам. Не за лень, не за пьянство — за вранье. Дальше давай.

— Так спрашивай на нужные тебе. А то я болтаю по-стариковски абы что… Спрашивай, уточняй, пока еще мне память не до конца возрастом отшибло. Думал ли я когда, что доживу… за восемьдесят перешагну… выброшенным из жизни чахлым старцем…

— Ничего себе — выброшенным, Вадим Тиберьевич! Одно из самых крутых изданий Питера на дом приезжает, об интервью упрашивает…

— А… Это все так, суета… жизнь прошла, словно не было ее… О чем, бишь, мы?

— О товарище Черных, о черном резиденте.

— Ну… что еще тут можно… Да, черный резидент. Не сказать, чтобы совсем рядовой случай, но довольно обычный в истории разведок. Разве что прикрытие у него было очень уж… экстравагантное.

— Какое?

— Хы-хы… Наш был человек, воистину патриот, не пожалел себя для Родины. Ему когда Героя Союза давали — ни у кого из сведущих даже не скрипнуло в голове — позавидовать, там, или грязью облить, хотя бы в приватных разговорах… Все понимали: горбом заработал, тяжким трудом заслужил! Внешность у него оказалась располагающая к некоторым авантюрным соблазнам со стороны нашего оперативного центра… Москвич, ростом невысок, полноват, плечики покатые, руки-ноги коротковаты, глазки круглые, нижняя губа припухлая и слегка отвисшая, брови серпиками, волосы ежиком, даже эпикантус присутствовал… Короче говоря, наши хирурги великолепно и легко замаскировали имеющуюся внешность под синдром дауна, в то время как мы подменили его самого на местного дауна, весьма удачно подменили, бескровно, осуществили переезд из Сиракуз в Палермо… — и стал Черных работать. Никто его не трогал и не потрошил, ни контрразведка, ни мафия, для всех он был вроде мебели, никто при нем не таился… А это, дорогой Антон, ценнее золота и живой воды, ибо он — видит людей вокруг, видит такими, как они есть, а они его — нет! Время от времени нам приходилось менять его окружение: сиделки, родственники опеки, святые отцы… Денег для него Москва не пожалела, организовала типа огромного наследства от кого-то там, которыми он сам пользоваться не мог, в силу якобы недееспособности, как и всякий даун, однако, формально — владел. По легенде — очень любил петь Интернационал и всюду в доме развешивать алые флаги с советской символикой. Отсюда и удобства для нас: ни у кого, кроме полиции, не вызывали вопросов мелькания вокруг него всяких разных личностей, всегда гораздых якшаться с красным сбродом и поживиться чужими большими плохо лежащими деньгами. Жизнь есть жизнь: бывало, что в окружении Черных полиция (или даже контрразведка, но в случайном порядке, типа, мимо пробегая) то нашего прихватит, то мафиста-афериста, но сам он всегда был вне всяческих подозрений! Никто, нигде, ни разу! Ни те, ни эти!

— Круто! Но я бы с ним не поменялся, даже за звезду Героя! Можно, я покурю?

— Нельзя.

— Я не здесь, я выйду?

— Нет. Плюс орден Ленина к звезде, плюс командировочные, наградные, выслуга «военных» лет и работа в дальнем зарубежье, это все так, но… Никто бы из нас не поменялся, дорогой Антон, а он — работал! Единственное непременное условие у него было, даже два: бабы бесперебойно и отпуск в домашних условиях. Там, на Сицилии, мы ему проституток поставляли, через наших преступных «друзей», а когда он в Союз на отдых приезжал…

— А как же, Вадим Тиберьевич? Это же след, его заподозрить могли?