Владимир Данихнов - Девочка и мертвецы

— Я путешествую, потому что люблю одного человека, — сказала, наконец, тень. — А может, потому, что хочу его убить.

Егор Артемидыч ничуть не удивился: хихикнул, порылся в горе тряпья, что было свалено рядом с бочкой; выудил потрепанное замасленное красное сердце из плюша и кинул девушке. Тень метнулась к сердцу, схватила его.

— Что это?

Егор Артемидыч почувствовал, что засыпает. Денек выдался хлопотным: с паперти пару раз сгоняла милиция, потом от обозлившихся конкуренток с клюками дворами да переулками уходил.

Он пробормотал:

— Это, милая мамзель, сердце.

— Это подушечка для иголок, — сказала девушка и добавила дрогнувшим голосом: — Мне так кажется.

— Видите, мамзель, вы уже сомневаетесь. — Егор Артемидыч слабо хихикнул. — И правильно, скажу я вам, делаете, потому что это не просто подушечка для иголок, а сердешный подарок, который мне когда-то вручила одна милая мамзель — прям как вы — и который со временем превратился в настоящее сердце, пусть и плюшевое.

— Зачем оно мне? — тихо спросила девушка.

— Найдите своего возлюбленного, — сказал Егор Артемидыч, — и подарите ему сердце, если любите его больше, чем хотите убить. Или убейте — если желание убить окажется сильнее.

В реке заплескалась рыбка-циклоп; моргнула из воды желтым глазом.

«Завтра хорошенько порыбачу», — подумал Егор Артемидыч, совсем засыпая.

— А если я сначала подарю ему сердце, а потом убью? — спросила девушка.

— Так у мамзелей почти всегда и выходит, — заявил Егор Артемидыч и заснул. Проснулся под утро от страшного холода. Вяло зашевелился, словно большой муравейник, бросил ленивый взгляд на берег: девушки не было.

— Говорили мне: не пей на ночь растворитель, — проворчал Егор Артемидыч и откупорил бутылочку. — Приснится же чудень! Что я ей там во сне вещал про сердце? Смешно вспоминать.

С этими словами Егор Артемидыч отстегнул накладную бороду и отправился ловить одноглазую рыбу.

Марик ждал Катиного появления с неделю, но так и не дождался. Он стал чаще покидать лес и темными вечерами тайком бродил вокруг фермы, пытаясь разглядеть в желтых окнах Катину изящную фигурку, но девушка в пределах видимости не появлялась. Иногда во двор выходил Ионыч, чтоб покурить или отлить, и Марик едва сдерживался, чтоб не убить его. Удерживало только обещание, которое он дал девушке: не трогать опекунов.

На восьмой день Катиного исчезновения, Ионыч привез из Лермонтовки собаку: здоровенного черного пса с крысиной мордой и красной татуировкой на правом боку. Марик наблюдал за тем, как Ионыч мастерит для лютого зверя кособокую будку, как сажает пса на цепь, как отцепляет поводок с намордником: хитрое устройство позволяло это сделать издалека, чтоб собака не вцепилась в горло хозяину.

— Смотри, Федя, — сказал Ионыч в окно. — Теперь правая половина двора в полной безопасности под охраной лютого хищника.

Собака оглушительно залаяла, сильно дернула цепь.

— Как бы эта безопасность против тебя не обернулась, Ионыч, — посетовал больной сокольничий. — Сдается мне, что псину ты купил для нас неподконтрольную.

— Ничего, — сказал Ионыч, — зато она злая: мертвяка в клочки порвет, если случай выдастся. Продавец знакомый так и утверждал, и у меня нет оснований ему не верить.

— Продавцам верить нельзя, Ионыч, — ответил Федя, — даже знакомым: соврут — недорого возьмут. Такая у них генетическая порода.

— В который раз ты ставишь под сомнение мой поступок! — взревел Ионыч. — Я уж и не знаю, как это назвать: свинство, одним словом.

— А как ты кормить ее будешь? — спросил сокольничий. — И чем?

— Порода у этой псины очень хорошая, нетребовательная, — гордо объяснил Ионыч, — из земли всё, что надо добудет: расходы на кормежку незначительные.

Он заглянул за угол: собака жрала землю как раз у того места, куда был вбит кол с цепью — еще немного и выкопает, а там и до полной свободы полшажка. Гребень на спине адского зверя распух, заалел.

— Твою мать, — сказал Ионыч, хватаясь за голову, и побежал за ружьем.

Марик бы засмеялся, если б не волновался так за Катю.

На следующее утро Ионыч закинул мертвую псину в багажник, завел вездеход и отчалил в направлении Лермонтовки: ругаться с продавцом и требовать назад деньги по гарантии за «дефектного зверя». По крайней мере, так он сказал Феде. Марик понял, что терпеть и выжидать он более не в силах, да и момент выдался удачный, и на цыпочках направился в дом. Серой каплей хлопец протек в широкую щель между досками забора и оказался во дворе. Здесь было сумрачно, сыро, грязно; возле ржавой колонки валялась старая запаска. Марик тронул ее ногой. Запаска отозвалась упруго. Это событие отчего-то очень обрадовало Марика: в последнее время ему очень не часто доводилось прикасаться к вещам, сделанным живыми людьми.