Сергей Чекмаев: Модноверие [Авторский сборник]

– Авь-Мавь-Бравь! – уже привычно подхватила толпа.

– О Берун громоносец, забери наши беды! – завопил волхв, размахивая руками. – Яви нам милость свою! Авь-Мавь-Бравь!

– Авь-Мавь-Бравь!! Авь-Мавь-Бравь!!!

Не переставая выкрикивать сакральные и, безусловно, ведические слова, Муромир Огляныч сместился к столу, сунул руку под столешницу. В полутемном помещении бывшей котельной внезапно вспыхнуло не менее десяти мощных ламп. Господин Иванов усмехнулся уголками губ – электрическое чудо было подготовлено ночью силами горкомовского электрика Михалыча.

Эффект, однако, оказался поразительным – толпа ухнула и завыла от восторга.

– Явил! Явил милоту свою Берун-заступник! – радостно возопил Муромир Огляныч. – Бог наш! Отец! Надежа! Авь-Мавь-Бравь! Авь-Мавь-Бравь!

По знаку волхва смотрящая на него счастливыми и почти влюбленными коровьими глазами дама с радио включила магнитофон. Помещение капища наполнили звуки музыки. Вскоре к ним присоединились и слова. Несколько женских голосов исполняли некую ораторию. Внимательный и образованный слушатель без труда опознал бы в ней видоизмененный гимн панславянизма «Гей, славяне!», но таковых в бывшей котельной не нашлось – оппозиционер Евсеев не соизволил почтить открытие капища своим присутствием.

Гей, зловяне, наше слово

Песней звонкой льется,

И не смолкнет, пока сердце

За народ свой бьется.

Дух зловянский жив навеки,

В нас он не угаснет,

Беснованье силы вражьей

Против нас напрасно.

Против нас хоть весь мир, что нам!

Восставай задорно.

С нами Рот наш, кто не с нами –

Тот падет позорно.

– Падет позорно! – погрозил кому-то кулаком Муромир Огляныч. Толпа внимала и согласно кивала – конечно, падет. Еще как падет. А мы поможем.

Господин Иванов украдкой зевнул и подумал, что хорошо было бы сейчас не торчать тут, возрождая духовность, а уединиться в кабинете с секретаршей Зинаидой Викторовной, которая тет-а-тет превращалась в Зинулю, и как следует отдохнуть от праведных трудов.

События между тем шли своим чередом.

– А сейчас кандидат в волхвы Славомудр, бывший Геннадий Семенович Тюляпкин, исполнит сочиненный им гимн во славу нашей Великой и Священной Ведической общины, во славу Беруна и Тащ-бога! – провозгласил Муромир Огляныч.

Славомудр-Тюляпкин вышел на середину капища, рядом с ним встал известный в городе бард Огуревич с гитарой наперевес. Заместитель мэра достал листок со стихами, кивнул барду, и они нестройно, но очень искренне, на мотив одной из песен Цоя, запели:

В одной руке меч, в другой руке щит,

И череп врага под ногою трещит!

Под стягом Зворога, под ликом Орилы

Любого хазара поднимем на вилы!

Летит над полями, свободен, как гусь,

Клич нашей зловянской общины: «Русь!!!»

Арийское солнце восходит над миром,

Наш путь предначертан Оскольдом и Дыром.

Волхвы завещали нам тайные веды,

В них знания предков и пламя победы.

Могучие длани над миром простер

Берун, что возжег в нашем сердце костер.

Мы дети Тащ-бога, мы Херса сыны,

Мы духом и телом зловянским сильны!

Общинники захлопали. Муромир Огляныч четырежды, по-зловянски, обнял Славомудра-Тюляпкина и Огуревича, едва не сломав гитару.

– А теперь, братья и сестры, разоблачайтесь! – объявил волхв, почему-то посмотрев на полную даму с радио.

– Это зачем это? – поинтересовались из толпы.

– Будем наносить на тела сакральные ведические знаки, чтобы, когда требы возлагать начнем, Бог наш Берун опознал своих, – солидно пояснил Муромир Огляныч, беря банку с краской и кисточку. – А кто без знаков будет, того молонья небесная покарает.

Общинники, переглядываясь и похихикивая, начали снимать верхнюю одежду.

– А как раздеваться-то? – спросил кто-то. – По пояс?

– А женщинам как?

Волхв успокаивающе поднял руку.

– Объясняю! Ведические знаки наносятся на грудь, живот и ягодицы. Стало быть, раздеваться нужно полностью. Отриньте ложный стыд – по воле Тащ-бога нагими мы приходим в мир и нагими уходим. Не толпитесь, братья и сестры, никого не пропущу, всех осчастливлю – во славу нашего бога Беруна!

– Здесь Бога нет.

Фраза, сказанная негромко, неожиданно была услышана всеми. В капище воцарилась напряженная тишина. Полуголый народ раздался, с любопытством глядя на отца Владимира, стоящего в дверях. Священник был в черной рясе, с серебряным крестом на груди. Он прошел от двери к столу и повернулся к общинникам, многие из которых успели раздеться до нижнего белья.