Джон Краули: Дэмономания

— Конечная, — произнес Харон-лодочник.

Лестница у причала оказалась еще вполне прочной, там он и привязал лодку. Пассажиры сошли на берег, он же сказал, что останется. Сэм обернулась на него, словно пытаясь понять, правильно ли, что он не идет, и, решив, что все в порядке, повела взрослых к огромным закрытым воротам. Они были испещрены, словно проклятьями или мольбами, двадцатилетней давности инициалами, именами, непристойностями, признаниями в любви, греческими буквами.

— Глупцов имена, — сказала Роузи.

— Что? — спросил Алан.

— Глупцов имена и лица глупцов мозолят глаза со всех углов. Так говорила моя мама.

Как же открыть ворота, висящие на огромных петлях, как сдвинуть с места? А это и не потребовалось: в больших воротах обнаружилась дверца (позже, когда Роузи рассказывала о поездке Пирсу Моффету, он назвал ее «калиткой»), и, приблизившись к ней, Алан достал из кармана пиджака до смешного большой ржавый железный ключ размером с ложку.

С самого дня возвращения в Дальние горы ей все время приходится открывать двери, долго простоявшие закрытыми, размышляла Роузи. Вот эти, а еще дверь дома Феллоуза Крафта в Каменебойне, которую не отпирали со дня его смерти. И двери в собственное детство, прошедшее среди этих холмов, двери, на которые она там и тут неожиданно набредала, перед которыми останавливалась в затруднении, покуда в памяти не возникал ключ к цифровым замкам. А еще двери в собственной душе, которые она обнаружила, но не открыла из страха, что за ними, может быть, и нет ничего.

Боже, как печально и странно: шагнув в калитку, они оказались в обширном, заросшем сорняками внутреннем дворе, что был заставлен столами и стульями, готовыми принять гостей, но потемневшими и покоробившимися, заваленными сухой листвой и птичьим пометом. По периметру сплетались ветвями кедры, некогда аккуратно постриженные, а ныне разросшиеся и запущенные. В глубине двора на помосте стояли два деревянных трона, для него и для нее.

Сэм шагала прямо сквозь руины, словно и вправду возвращалась домой.

— Вон, — сказала она, указав на троны. — Там.

— Твой? — спросила Роузи.

— Это моих папы и мамы.

— Они тоже здесь жили?

— И сестры у меня были.

— Сколько?

— Сто.

— Ух, как много. Всем хватало места?

— Они маленькие, — сказала Сэм, двумя пальцами, указательным и большим, показала размер — маленький, очень маленький зазор — и поднесла пальцы к глазу: вот такие маленькие. — Крошечные-прекрошечные.

— И все они жили здесь.

— Нет, — сказала Сэм уверенно, с готовностью. — Нет, в шарике. Сядь туда.

Она показала на трон. Алан и Роузи посмотрели на нее сверху вниз. Неподвижный пальчик указывал им, куда идти.

— Туда.

— Может, лучше походим, посмотрим.

— Садитесь. — И стала ждать, пока мать и адвокат взойдут по ступенькам и усядутся.

Почему они ушли отсюда, думала Роузи. Хозяева, служащие — бросили все и ушли. Может, тогда казалось, что нет в этом никакой ценности: поношенное старье. Теперь-то оно таким не казалось. В прошлом люди не жалели сил, не то что сейчас; их не устраивал просто остров на реке, они взяли и построили здесь целый замок, почти как настоящий, из настоящего камня и дерева, куда более правдоподобный, чем любые декорации. Кресло, в котором она сидит, столь же густо покрыто узорами, как трон королевы в «Белоснежке» или громоздкая, затянутая паутиной мебель в фильмах про вампиров.

— Я хотел вам сказать, — произнес Алан. Он так и не сел, а стоял рядом, подобно министру, советнику или серому кардиналу. — Как раз перед тем, как заехать за вами. Мне позвонила поверенная вашего мужа.

— Вот как?

— Странный какой-то разговор. Она словно была не вполне уверена. Но, как я понял, Майк хочет пересмотреть некоторые аспекты соглашения.

— О господи.

— Он хочет поговорить об опекунстве.

Руки Роузи по-королевски лежали на подлокотниках трона. Сильно пахло теплым от солнца деревом. Почему она с самого начала знала, что услышит это? Сэм, которая забыла про них, сразу как отправила на трон, и принялась рыться в мусоре, остановилась. Посмотрела на землю между туфельками, заметила что-то интересное, присела на корточки, чтобы разглядеть это получше. Красивые загорелые ножки, внимание приковано к земным мелочам. Душу Роузи студил ветер — ужас неизбежной утраты.

— Надо будет поговорить, — сказал Алан. — Не здесь и не сейчас.

Они перешли к осмотру остальных частей дома. Открыли двери маленького театра, занимавшего центральную башню (ЦИТАДЕЛЬ — гласила надпись над дверьми: каменные буквы так вырезаны, что выглядят сучковатыми и неотесанными, словно деревянные), и увидели, что он набит всякой всячиной — столами, стульями, старинной кухонной утварью, парусиновыми тентами, грудами подносов и деревянных ящиков с кружками и чашками; целые горы таких ящиков и разбитых блюд слежались в покрытые пылью археологические отложения. Луч фонарика Роузи обшаривал занавес сцены и штабеля скамеек. Сэм разглядывала все из-под ее руки.