Евгений Акуленко: Максимка

На ощупь она была шершавой и теплой.

Максимка не знал, что и думать. У него галлюцинации? Или он под гипнозом? Так ведь не бывает…

Они шли молча. Мужчина в пальто смотрел в сторону и думал о чем-то своем. Так могут позволить себе молчать только очень близкие люди, зная, что времени наговориться у них предостаточно всегда. А у Максимки комом в горле стоял единственный вопрос, который он боялся задать.

Недолго попетляв по спальному району, свернули к одной из одноподъездных девятиэтажек, поднялись на лифте на самый верх.

Их встретила женщина в домашнем халате. Просто, буднично, будто не видела всего пару часов.

— Замерзли?

Чмокнула Максимку в лоб, растрепала ему волосы и вернулась на кухню, где что-то готовилось.

Мужчина наскоро вымыл руки и тоже куда-то пропал. Максимка остался предоставленным самому себе. Что это за место? Что тут происходит? Кто эти люди, наконец? Давать объяснения никто не собирался.

Раздеваясь, Максимка отметил, что он, по крайней мере, не единственный ребенок в квартире. На вешалке висела чья-то легкая куртка подросткового размера, а на половичке у двери стояли кроссовки явно не на взрослую ногу. Максимка озадаченно посмотрелся в зеркало в прихожей и неслышно проскользнул в маленькую комнату. Здесь стоял письменный стол с компьютером, кровать, полки с книгами. На столе стопка тетрадей и учебников, сверху чей-то школьный дневник. Максимка полистал завистливо: почти одни пятерки, несколько четверок, только одна или две тройки. Кто же владелец, интересно? Максимка открыл форзац и нервно сглотнул — Изотов Максим, шестой «А». И тут осенила еще одна странность — почерк! Почерк в дневнике очень похож на его. Поаккуратней, разве что.

Блуждающий взгляд остановился на книжной полке, где в рядок стояли альбомы для фотографий. Максимка присел на краешек кровати и открыл первый попавшийся. Несомненно, на снимках присутствовал он сам. Только… Максимка не помнил ни мест, ни людей, с которыми был рядом. Вот, он на море, смеется. Позади те самые мужчина и женщина. Максимка дрожащими руками переворачивал страницы. Вот, судя по всему, первое сентября, первый визит в первый класс, он с букетом гладиолусов. Рядом мужчина, держит его ранец. Вот, еще совсем маленького Максимку везут на коляске. Вот высокое крыльцо со ступеньками. Мужчина неловко прижимает к груди белый кулек с кружевными рюшечками. Это что же выходит, там, в кульке он, Максимка? И те вещи в прихожей его? И он теперь живет здесь?..

— О, ты не разделся еще, — в дверях показался мужчина. — Сгоняй-ка за батоном. И не отнекивайся, пожалуйста.

Максимка и не собирался. Какое там! Он был готов перетаскать всю булочную. Полы вылизывать языком. Да что угодно! У него теперь был дом. Дом!

— Хорошо, пап! — Максимка пробовал на вкус новое слово. Рот непроизвольно расплылся до ушей.

Получив сто рублей на хлеб и полный удивления взгляд, выбежал на улицу. Теперь, конечно, придется на учебу поднажать, думал Максимка, вон у него какой дневник, нужно соответствовать. Но самое главное, у него теперь есть семья! Настоящая семья. Из самого несчастного человека на земле он вмиг превратился в самого счастливого. Эмоции переполняли, хлестали через край. Он не мог просто идти, хотелось бежать. И Максимка бежал, не разбирая дороги. Изо всех сил, словно за спиной выросли крылья.

Он опомнился только когда оказался перед знакомой оградой. Ноги сами принесли его сюда. Стемнело. В освещенных окнах мелькали знакомые силуэты. Вон кто-то сидит на его любимом подоконнике на мансардном этаже, чья-то маленькая сгорбленная фигурка. Санек. Сердце сжалось. Он же теперь останется совсем один. Максимке стало стыдно, хороший же он друг…

А что если… Если обратного пути уже не будет? Такой подарок дается раз в жизни. Вернись сейчас Максимка обратно и вдруг в одночасье исчезнут и вновь обретенный дом, и родители, и уютная комната? Он столько перенес, столько выстрадал. С чудесами не шутят…

Максимка повернулся, чтобы уйти. Но понял, что не сможет. Не сможет жить, зная, что бросил, что оставил за спиной того, кто сейчас всматривается в темноту, уткнувшись лбом в стекло, и катится у него по щеке, оставляя мокрую дорожку, горькая слезина.

И пусть! Пусть, раз так! Пусть он, Максимка, злой. Он дерзит, он швыряется камнями и учится плохо. Но он не бросит, не бросит! Никогда! Ни за что!

Максимка влетел в проход без калитки, набрав воздуха, как перед прыжком в воду. Дернул дверь на тугой пружине, дверь, что всегда зло хлопала вслед, как сторожевая собака. Вбежал по знакомым до изжоги ступеням, каждую из которых смог бы описать по памяти. Навстречу ему сорвалась тень, уткнулась головой в живот: