Марина Ясинская: Сказка на ночь

Брата Эльза не узнала — детская память хранила расплывчатый образ худого юноши со светлыми, как ясное небо, глазами. Теперь перед ней стоял закаленный испытаниями, продубленный ветром, прокопченный солнцем незнакомец с белесым шрамом, пересекающим левую щеку. Тяжелые сапоги с исцарапанными звенящими шпорами, потертая кобура револьвера на широком поясе с массивной металлической бляхой, жилетка из пропитанной пылью грубой кожи. Резкие движения, грубые жесты. И пасмурные, всегда прищуренные глаза в тени широких полей шляпы.

За прошедшие годы Эд стал командиром небольшого отряда наемников, выглядевших отъявленными головорезами и решивших, что на массовом переселении можно неплохо поживиться: наняться в охрану, а по пути, может, еще и пограбить менее подготовленных к неожиданностям дальней дороги путешественников.

Когда Эльза кинулась к нему — возьми с собой! — он только скривился:

— Только баб мне еще в дороге не хватало! — но в итоге уступил долгим, жалостливым мольбам Эльзы, процедив сквозь зубы: — Так и быть.

Едва получив от него согласие, Эльза кинулась к сестре. Если уж она уговорила того страшного незнакомца, в которого превратился брат, Илву она и подавно уговорит.

— Илва, миленькая, ты только подумай — совсем другая жизнь. Ведь должен же быть на этом свете такой угол, где она возможна. Эти земли — наверняка как раз такое место.

— Нет, не поеду, — снова покачала головой Илва. — Я вообще не знаю, как на земле работать — чего мне там делать?… Разве что устроить бордель… А что — прибыльное может оказаться дельце, — и она громко, сипло рассмеялась своей невеселой шутке.

Циничные слова, а еще больше — страшный каркающий смех резанули Эльзу будто по самому сердцу.

— Но почему? Почему?!

Эльза не понимала — не понимала, почему сестра не спешит оставить позади ту грязь, в которой вынуждена жить.

А Илва смотрела в лицо младшей сестре и думала, как же объяснить это ей, к счастью, не испытавшей и десятой доли того, что выпало старшей. Илва еще дышала, еще ела и пила, еще разговаривала, но сама она лучше других знала, что надломленное уже никогда не срастется. За какие-то пять лет она превратилась в измученную и безразличную ко всему на свете потаскуху. Ей больше ничего не хотелось. Совсем ничего.

Даже лучшей жизни.

— Не поеду, — только и сказала она.

И вот наша принцесса села в красивую карету, запряженную шестеркой быстрых лошадей…

— Таких же, как наша?

Костлявая кляча со стертыми зубами и такими загрубевшими губами, что они уже не чувствовала уздечки, была настолько стара, что, казалось, давно должна была пасть замертво. Сердитый мул, впрочем, выглядел чуть покрепче.

— Таких же. Даже лучше… Словом, принцесса вместе с рыцарем и целой свитой придворных отправилась в сказочную страну.

— А принцессе не было страшно ехать так далеко?

— Ну что ты! Нет, конечно! Ведь с ней ехал ее брат. Странствующий рыцарь был очень рад поехать в волшебную страну вместе с принцессой. А поскольку путь был все-таки очень далекий, он собрал в дорогу целый отряд других… рыцарей. Под их защитой можно было ничего на свете не бояться.

— Слышь, Эд, — привалившись спиной к седлу, подал голос Свищ, один из его головорезов, тощий, бородатый, с неровными зубами и замызганной косынкой на грязной шее. Каждый вечер, на привале, как следует хлебнув из большой бутыли и сдвинув на затылок заляпанную широкополую шляпу, он неизменно затягивал одну и ту же песню. — Ты ведь обещал нам в дорогу девку. И не привел. Что ж нам теперь, бедным солдатам, делать?

О том, что речь шла о её старшей сестре, Эльза поняла не с первого раза и не со второго. А когда поняла — то не сразу смогла поверить, что брат, пусть и превратившийся за годы отсутствия в страшного чужака, мог пообещать такое. Однако, когда хлебнувший лишнего Свищ однажды озвучил, что "согласен взамен и на твою младшенькую", Эльза похолодела от ужаса — она поняла, о какой такой "девке" шла речь раньше.

Эд тогда молча обвел своими пасмурными глазами выжидательно уставившихся на него наемников, задержался на пьяном Свище. По лицу брата ничего невозможно было прочитать, и Эльза, принявшая молчание за знак согласия, затряслась от страха.

Померившись взглядом с вожаком, Свищ, однако, утих. Но тема эта поднималась раз за разом. И у Эльзы всегда замирало сердце — ведь Эд ни разу не сказал четких и ясных слов, ни разу не запретил, и потому она постоянно боялась, что однажды брат просто отвернется — делай, мол, Свищ, что хочешь.