Array Коллектив авторов - Классициум (сборник)

Теперь послушайте, что произошло по истечении шести недель нашего знакомства, сопровождаемых незримой, но оттого более мучительной пыткой обостренными чувствами. Не могу поклясться, что, медля с предложением, я не подталкивал Долорес к тому, чтобы она сама проявила известную инициативу. В пространстве между нами уже проскакивали игривые искры. Но и она не торопилась перешагнуть границу, отделяющую необременительный флирт от строгих амурных обязательств. Полагаю, миссис Гейз всё-таки не сумела привить дочери должной раскрепощенности идейной американской суфражистки. И вот однажды, в субботний день, Долорес собралась в университет Шарлотта, на конференцию по космической связи. По пути она планировала заехать в мастерскую Митчеллов и заказать ремонт шестерни угломестного механизма. Таким образом, почти на двое суток я оставался полновластным хозяином тарелки. Меня вдохновил этот отъезд. Уже дважды, прощупывая эфир в направлении Марса, я различил несколько тихих, нарушенных помехами слов, из которых разобрал: «Тума… Соацр… Талцетл…» Мне стоило невероятного усилия, чтобы не вскрикнуть, когда я осознал, что это не случайное порождение радиовихрей, а именно слова на языке песчаных королей. Марс, Солнце, Земля. С них начиналось мое обучение марсианским языкам и диалектам, они же стали позывными мечты. Я не поделился с Долорес своим открытием (к счастью, она совсем не интересовалась языками, с высокомерием истинной американки полагая, что даже Бог говорит по-английски), но сгорая ждал возможности, когда смогу прийти в аппаратную в одиночестве и настроиться на таинственную волну. Отчетливо помню поспешные сборы, хлопки дверей, длинные тени каштанов, кожаный чемодан с трогательными багамскими наклейками, тарахтение двигателя, легкий чисто дружеский поцелуй в щеку. Оставшись на дороге, я поймал себя на том, что слабо, но ритмично помахиваю поднятой рукой. Тут же я выкинул Долорес из головы и чуть ли не бегом отправился в аппаратную, чтобы успеть настроить оборудование и развернуть зеркало антенны перед восходом Марса, который тогда был в оппозиции, давая мне надежду на устойчивую связь. За работой я не заметил, как наступила ночь, пришлось включить подсветку. Я медленно поворачивал верньер приемника, изо всех сил напрягая слух. В какой-то момент я испугался, что не смогу найти нужную волну, что на самом деле три марсианских слова – это галлюцинация, вызванная последними переживаниями. Огненный хаос отчаяния уже поднимался во мне до края, как вдруг черная космическая пустота сказала: «Эллио утара гео Талцетл». Здравствуй и славься, сын Земли!

Прости меня, читатель, но необыкновенно трудно мне выразить с требуемой в исповеди силой этот взрыв, эту дрожь, этот толчок страстного узнавания. В один пронзительный миг тьма моей души наполнилась теплым сиянием, в ней расцвела нежная волшебная nova. А из наушников продолжал литься певучий голос истинной марселины – слово за словом, фраза за фразой. Трясущимися руками я схватил чистые листы, приготовленные для заметок, и начал покрывать их корявыми буквами, как будто заново учился писать. Тут же пытался переводить услышанное. И по сей день я до мельчайших подробностей помню это первое послание от моей неугасимой звезды.

Здравствуй и славься, сын Земли!

Да будет крепок твой дом. Да будет свеж твой воздух. Да будет прозрачна твоя вода.

Мое имя Ло-Лита, я дочь Марса.

Мой мир умирает. Но я верю, что жизнь сильнее смерти.

Я ищу тебя, сын Земли. Я прошу тебя о помощи.

Ты великан, сын Земли. У тебя прекрасное лицо, оно подобно Солнцу. Ты сильный, мужественный и добрый. Твои руки – из железа, колени – из камня. От твоего взгляда женщины чувствуют тяжесть под сердцем.

Приди ко мне, сын Земли, наполни водой высохшее русло. И я буду твоей навеки.

Где ты, где ты, где ты, сын Земли?

Мое имя Ло-Лита, я дочь Марса.

Наступила длинная мучительная пауза, потом мелодия голоса истинной марселины зазвучала вновь. Далекая Ло-Лита («Ло» – впервые, «Лита» – свет звезды, Свет-Звезды-Видимой-В Первый-Раз) повторяла свой призыв, свою отчаянную мольбу, и трепет моего пронзенного сердца был ей ответом.

Внезапно мне сильнейшим образом захотелось курить. Я никогда не понимал удовольствия, которое испытывают любители никотинового угара, но в тот момент приземленный и банальный до тошноты ритуал показался необходимым для символического завершения значительного, но не самого главного этапа в жизни – как членовредительская инициация дикаря-подростка на каких-нибудь варварских Каймановых островах. Долорес держала папиросы в доме, и я покинул станцию, пройдя по усыпанной кирпичной крошкой аллее, в жемчужном тумане воплощенного торжества. Я поднялся на веранду, открыл дверь и шагнул в холл первого этажа, совершая эти действия механически, не чувствуя ног и рук. Я не стал включать свет, чтобы не нарушить яркой вольфрамовой вспышкой волшебную грёзу ночи. В осторожном движении я нашел письменный стол Долорес (она любила работать, сидя лицом к окнам веранды), пошарил ладонью в поисках пачки «Дромадер» и наткнулся кончиками пальцев на бумажный лист, оставленный посередине стола явно в расчете на то, чтобы я его заметил. Я замер, подозревая худшее, а потом всё-таки зажег настольную лампу. «Это – признание: я люблю вас», – так начиналось письмо Долорес Гейз. Я прочитал его всего один раз, и во мне вновь всколыхнулось отвращение. Глупая-глупая Долорес своими сентиментальными каракулями сумела-таки испортить мой праздничный вечер и грозилась испортить мне жизнь, поставив условие: или я отвечаю ей взаимностью, или убираюсь к чертовой матери из Рамздэля до ее возвращения. Или-или – никак иначе. В порыве безотчетного гнева я изорвал письмо на мелкие клочки, усыпав ими столешницу. Эта нелепая женщина встала на моем пути к мечте, и, наверное, я убил бы ее, окажись она поблизости в тот роковой час. Я рычал сквозь стиснутые зубы, стонал, закидывая голову. Но потом словно ангел коснулся моего плеча спокойной дружеской рукой, призывая не спешить. И я послушался. Я прогнал гнев и увидел, что всё еще нахожусь у письменного стола. Господа присяжные заседатели, я почуял, что по лицу моему блуждает дьявольская усмешечка. Если я соглашусь на женитьбу, то смогу всласть использовать тарелку Долорес для связи с Ло-Литой, я работал бы в эфире безнадзорно и в самые подходящие часы. Затем, двигаясь как бы на мысленных цыпочках, я вообразил мисс Гейз подругой жизни. Неужели я не смог бы подать ей в постель чашечку кофе? Неужели не смог бы удовлетворить ее плотские желания? Не смог бы стать галантным и даже нежным кавалером? Не смог бы создать иллюзию присутствия второй надежной половины? Зато в награду я получал бы песнь Ло-Литы, несущуюся сквозь ледяную бездну – для меня, только для меня. Внутренний выворотень грезил, и алое солнце решимости поднималось всё выше, разгоняя мрак отчаяния.