Array Коллектив авторов - Классициум (сборник)

– Я путешественник… странник из далеких мест.

– Ты принес еду и питье? Будешь меня кормить?

– Нет.

– Ты хотел обратиться к памяти?

– К памяти? О чем ты? Что ты здесь делаешь?

– Я память общины. Знаю про охоту, плоды ядовитые и съедобные. Знаю счет и старые буквы. Знаю…

– Постой, – прервал я речитатив затворницы. – Расскажи про общину. Отчего они наверху, а ты – внизу?

– Я память, – повторила она. – Когда охотник забывает, где искать зверя, – он приходит ко мне, когда мать забывает имена своих детей – она приходит ко мне. Когда старейшины забывают, где хоронить мертвых, – идут ко мне. Если я буду жить наверху – стану, как все, начну забывать.

– Куда же пропала их собственная память?

– Она не пропадала. Она осквернена.

Постепенно, задавая короткие вопросы, я начал проникать в суть трагедии, постигшей марсианский народ. С незапамятных лет аборигены Красной планеты жили в симбиозе с неповоротливыми странными созданиями. Обитатели болот и лиманов, слизни обладали очень полезным свойством – накапливать информацию. Присоединенный к нервной системе гуманоида, слизень начинал работать как внешняя память, за небольшую помощь в виде минеральных веществ, содержащихся в крови носителя. Цивилизация Марса развивалась и прирастала новыми знаниями. Но однажды с симбионтами что-то случилось. Я пытался выяснить, что. Подходил так и эдак. Но марсианка твердила одно и то же: «великое осквернение». Может быть, она больше ничего не знала, а может, Карина не смогла перевести все слова. Было ясно одно – в результате давней катастрофы симбионты изменились настолько, что носить их стало небезопасно. Цивилизация, лишенная способности помнить, была обречена. Всё, что им осталось, это селиться вдоль каналов небольшими общинами. Каждое поколение выделяло из своей среды нескольких марсиан, с рождения обреченных на жизнь в темноте. Лишенные ежедневной зрительной информации, отверженные держали свой мозг свободным для полезных сведений о мире, которые приносили жители поверхности. Во тьме подземелий дряхлые хранители вверяли молодым знания народа, а затем умирали, до конца выполнив свое предназначение.

– Раньше хранителей ослепляли, – марсианка осторожно коснулась своего лица, – теперь нет.

– Твои соплеменники стали милосерднее?

– Народ забыл об этом, а мы не говорим.

Снаружи что-то залязгало, заскреблось. Мне показалось, что я различил голоса кочевников. В коридоре послышались шаги. По стенам тоннеля заметались желтоватые отсветы.

– Спрячься! – велел я хранительнице памяти. – Закрой покрепче глаза. Сейчас здесь будет светло.

Как только марсианка последовала моему совету, рядом снова появилась Карина.

– Я всё записала, – доложила она. – Это потрясающе!

Я поблагодарил химеру, затем выключил матрицу и спрятал ее в карман. Вовремя. В подземную ротонду пожаловали гости.

Вошли трое. Один из них – я узнал в нем обращенного жителя деревни – нес причудливый фонарь на длинной палке. Мягкий свет, исходящий от фонаря, наполнил помещение скользящими тенями. Стражники подняли свои ружья и направили на меня. Только тогда из узкого прохода на свет шагнул главарь. Долговязый, худой, невозмутимый. Он был на голову выше своих соплеменников. Треугольный кинжал всё так же висел на груди жреца. Большой симбионт, присосавшийся к затылку кочевника, раздувался и опадал в такт с дыханием хозяина.

Долговязый принялся внимательно меня разглядывать.

«Что ж ты пялишься, морда?» – Мне захотелось разбить это неприятное плоское лицо. И тут я вдруг увидел себя со стороны. Высокий человек в грязном плаще. Шляпы нет, волосы растрепаны, а в глазах – угрюмая решимость. Вызов.

Я моргнул и в тот же миг вновь оказался в собственном теле. Однако в голове поселился кто-то еще. Он побуждал меня сделать шаг вперед. Всё вокруг выглядело туманным, размытым. Только высокий марсианин был четко виден. Одной рукой он манил меня к себе, а другой – сжимал рукоять кинжала. Я готов был подчиниться, выполнить приказ. Но что-то держало меня, не пускало под нож. Это ложная память, кладезь страшных воспоминаний, вспухла грозовой тучей, взгромоздилась на пути прекраснодушного капитана Пешкова. Подумаешь, какой-то плосколицый черт! Видали мы и пострашнее. Марсианин тоже был здесь, в странной солидарности, порожденной моим расщепленным сознанием. Черный африканский бог, великан, застывший посреди каменистой равнины. Он грозил тучам своим треугольным кинжалом. Вдруг из клубящегося хаоса, из сизой плоти грозы явился темный силуэт. Буревестник. Птица была огромна. Тень от ее крыльев приносила равнине внезапную ночь. Это была тень Ларре. Мрак страстей, иссушающих человечество. Когда тень птицы достигла жреца, он закричал, беззвучно открывая тонкогубый рот. В тот же миг я освободился от наваждения, а высокий марсианин продолжал всё так же буравить меня взглядом. Он застрял на равнине.