Андрей Зинчук - Свет человеков

— Чапа! — позвал я. Она остановилась. — Чапа, ко мне!

Чапа неохотно послушалась, подошла. Была она опять мокрая, опять купалась.

— Как тебе не стыдно? Ведь ты обещала!.. — сказал я, пошел в палатку и завалился спать.

Через некоторое время Чапа принялась выть. Тут уже проснулись мы с братом оба.

— Чего это с ней? — спросил Лот. — Она лаяла, ты слышал?

— Вроде не лаяла, — сказал я. — Может быть, тут кто-то есть?

— Тогда бы она лаяла, — ответил Лот.

— Правильно. Но зато она воет!

Чапа услышала наши голоса и выть перестала. Но потом принялась опять, на этот раз уже возле палатки.

— Черт бы ее побрал! — Лот полез наружу, походил вокруг палатки.

— Ничего? — спросил я.

— Конечно ничего! — ответил Лот. — Я ее привязал подальше. Это она с непривычки. Чапа, лежать! Ведь всех перебудила, нехорошая собака! Не с собой же тебя брать! Молодая она, разнервничалась, — объяснил Лот, уже просовываясь в палатку.

После этого Чапа еще несколько раз взвыла, но, видя, что никто не обращает на нее внимания, затихла.

А утром мы обнаружили вокруг палатки кроличий помет. Значит, кроме нас на острове были еще и кролики. И Чапа, встретившись с ними впервые в жизни, попросту испугалась.

— Да, но что они тут едят? — спросил я.

«Я НЕ ВЫСПАЛСЯ. ЛОТ ТОЖЕ. ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ТАСКАТЬ ДРОВА ДЛЯ КОСТРА. НА ОСТРОВЕ КРОМЕ НАС ОКАЗАЛИСЬ ТАК ЖЕ ВОДЯНЫЕ УЖИ. НИКАКИХ СЛЕДОВ ЧЕЛОВЕКА. ЛИШЬ ХИБАРА. КТО ЕЕ ТУТ ПОСТРОИЛ? ЛОТ ГОВОРИТ, ЧТО НУЖНО БЫТЬ ДУШЕВНОБОЛЬНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЧТОБЫ ДО ЭТОГО ДОЙТИ. НИ ТРАВЫ, НИ КУСТОВ. ЧЕМ ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ПИТАЮТСЯ КРОЛИКИ?»

Чапа опять пропала. И я подозревал, что уже в то время у нее завелись свои тайны. Тогда же мы решили, что она почувствовала свободу и шатается по всему острову. Когда же она, наконец, объявилась, я высказался в том смысле, что продуктов у нас мало и что, наверное, нужно приучать Чапу к рыбе. Лот глянул на Чапу, на меня и ответил:

— Что она, дура?

А Чапа посмотрела на меня так, что я понял: она не дура, и зарекся в дальнейшем высказываться в ее адрес.

Когда мы позавтракали и я полез на крышу хибары загорать, Лот вытащил из рюкзака радиоприемник. Однако вместо музыки до моих ушей долетели проклятья. Оказывается, сели батареи, хотя позавчера для поездки мы зарядили новые.

— Наверное, мы его не выключили, — нашел я объяснение этой маленькой неприятности, ерзая на шершавых досках и стараясь утроиться поудобнее. Правда, эта маленькая неприятность была совсем не такой уж маленькой — теперь мы оказались отрезанными от внешнего мира: беспорядки в его городах, войны, спортивные рекорды, «последние известия» — все, к чему привыкло ухо цивилизованного человека, было нам теперь недоступно.

— Что ж, впредь будем внимательнее, — сказал брат. — И вот еще что: если тебе не лень, если у тебя есть бумага, заведи, пожалуйста, дневник. Так полагается у путешественников!

Я только что, как последний болван, провалился на вступительных экзаменах в университет и был полон желания попытать счастья в следующем году, из-за чего… и потому… Одним словом, я показал Лоту описание острова.

«ЛОТУ ПОНРАВИЛОСЬ СРАВНЕНИЕ „КЛОК МЫЛЬНОЙ ПЕНЫ“».

До вечера занимались не помню чем. Потом легли у воды. Опять садилось солнце. За время наших разговоров оно все ниже валится к горизонту. Рядом лежит наша собака и умными глазами разглядывает закат. Глаза у нее в этот момент золотистые, глубокие, в них успокоились чертики, уставшие за день. Лот, будто прочитав мои мысли, зовет ее:

— Чапа!

И та смотрит на него, и в глазах ее ленивый вопрос: «Ну что?» и ленивая просьба: «Не мешай».

Лишь только мы улеглись спать, конечно же она начала выть! Как и в прошлую ночь, Лот поднимался и ходил привязывать ее подальше. Но она все-таки выла и мешала нам спать. За нее мы не боялись — попробуй-ка тронь такую, ростом с теленка! Пока она была маленькой мы, честно говоря, побаивались. А теперь ей семь месяцев, здоровенная псина. В пересчете на человеческий возраст, считая год за пять, ей, в общем… Не так уж, в общем, и много, конечно, — четыре года… Но все-таки… все-таки уже большая!

В вытье Чапы появились неприятные нотки. И вот, наконец, она залаяла.

— Так… — сказал Лот, приподнимаясь на локте. — Пошли!

Мы тихонько вылезли, прихватили фонари и подводные ружья и двинулись на лай. Хрупкий ракушечник предательски трещал и лопался под ногами. Лот шепнул:

— Окружай!

Я пошел вправо, вдоль берега, он влево. Я шел и прикидывал: сейчас я включу фонарь. А если это человек? А если не человек? А если я включу фонарь, а он — тот — меня?.. Я прислушался: ничего. Метрах в пятнадцати от меня лает собака. Нельзя разве этой дуре лаять потише? Я сделал еще шаг. Под ногами хлюпнуло. Вода? Но откуда тут вода? Я повернулся и, стараясь не шуметь, пошел от воды. И тут сквозь лай услышал шорох: кто-то осторожно крался по ракушечнику. Тогда я щелкнул выключателем фонаря: напротив меня стоял Лот с ружьем в руках.