Татьяна Мудрая - Ангелоиды сумерек

Потом мужики переглянулись между собой и удалились, не знаю куда. Но вполне пристойно – через дверь.

«Хорошо структурированный бред, – меланхолически подумал я. – Что-то со мной вчера случилось. Интересно, почему я до сих пор живой? Глюки, что ли? Вот набьёшь в косяк непонятно чего… Не зря, видно, говорили, что чаем „липтон“ всякие интернированные личности укуривались еще во вторую мировую. Причём запашок от него был самый отвратный и въедливый на редкость. Да что говорить – одним шалфеем от него спасаешься».

Тут мои возвышенные размышления прервал уютного вида дядька лет на вид сорока-сорока пяти, который принес охапку дров и с грохотом свалил ее у камина.

– Оклемался, чудик? Ну, добро, – сказал он. – А то я всё беспокоился, знаешь. Сейчас мал-мала разгорится, так я тебя еще и вчерашней похлёбкой накормлю. Гороховая с рулькой и чесночком, для себя лично варил. Прочие-то не емши живут, – он кивнул в сторону выхода.

Голос у него вполне соответствовал внешности – этакий располагающий к себе басок.

– Спасибо, я вроде как сыт, – вежливо отозвался я.

– Ничего, это со вчерашнего. Ломало тебя просто жуть как. Вон Вульфы и устроили тебе срочное вливание, а оно… Ладно, я им обещал тебя особо не напрягать. Как звать, кстати?

– Андреем, – ответил я.

– То-то Волк Амадей всё хихикал насчет того, что их Диоген, наконец, отыскал человека. Беттина, имею в виду. И тебя, ясное дело. Ты вообще-то в курсе, что твое имя значит человек, андрос по-гречески?

– Мужчина.

– Точно. Бетти, уж верно, хоть и баба, но не человек, хотя пока не волк.

– Волк?

– Ага. Они тут всех своих на волчий манер кличут. Иоганн Вольфганг, Вольфганг Амадей и Гарри. Этого прозвали в честь Степняка.

– М-м?

– Степного Волка Гессе. Ты вроде парень начитанный?

Я кивнул.

– Филологическая вышка.

– Так она и сказала. Типа ты самая настоящая табула расы: пиши в тебе, что душеньке угодно. Бет – она по острому языку вне конкуренции. Заводила и задавака. Кличка ей тоже из Гессе: фон Армин, то бишь Гермина. А меня как звали по жизни Хельмом, Хельмутом, так и эти зовут.

Он протянул широкую лапищу, и я не обинуясь ее пожал. Как говорится, на всякий случай и про запас. Нет, в самом деле, он единственный казался вполне нормальным дядькой, а не членом маленькой армии. Даже дафлкот у него был попроще – двойной, черный с красным исподом, и не с клыками, а с белыми металлическими цилиндриками вместо пуговиц.

– Ты не серчай, что тебя заковали: это чтоб не буйствовал и не шлялся.

– Где мы?

– В заброшенном музее, в самых нижних этажах. Знаешь, почему все музейные подвалы – идеальные хранилища для неживого или условно живого? Температура стабильная: ни тепло, ни холодно, ни влажно, ни сухо. Биологическая автоматика. Самое то для экспонатов, артефактов, аттракторов и прочих симулякров.

Говоря так, он побросал в каминную пасть добрую половину полешек и поджёг лоскут бересты. Разгоралось пока робко, но пламя живо набирало обороты и вскорости начало гудеть вовсю.

– Хельмут, а что со мной будет?

Он пожал плечами:

– Это к судьям вопрос. Ты ведь захотел умирать медленно, а Бетти любит ловить людей на слове. До сих пор ей такие храбрецы не встречались даже на словах.

– Судьи?

– Трое мужиков. Они Беттине позволяют чуток поиграть в кошки-мышки, но не шибко такое любят. Ты, кстати, ей глянулся – обычно она не интересуется чужими мнениями. Я так полагаю, теперь мужики решат врезать тебе на полную катушку, чтобы уж вполне потрафить.

– Это в каком смысле потрафить? Я хотел всего-навсего мирно свалить отсюда.

Хельмут, как ни удивительно, понял.

– Хотел – так чего заяву на совсем другое сделал? Вот они и постарались все четверо. Насчет переливания крови. Теперь тебе помирать в натуре лет тридцать, а то и больше.

Не знаю, что отразилось на моем лице, но Хельмут тотчас же бросился меня утешать:

– Да ты не беспокойся. Они твоё дело уже заочно рассматривают. Видишь ли, подвергать суду надо только тех, чья судьба того сто́ит. Кто заслуживает их игры. Иначе смысла нету. Ну а процесс – он во всех смыслах процесс. Вот и получай всё, что доктор прописал.

– А какое право…

– Не имеют, так присвоили. Кругом анархия, вот и у нас то же, сам должен понимать. Вообще это они играют. Шутят так. Зато я всерьёз исполняю.

– Ты, выходит… Он?

– В точку попал. Палач я. Профессия такая – исполнитель суровых приговоров.

Я присвистнул. Мои отупелые нервы, наконец, получили то, чего добивались: хорошую взбучку.