Андрей Столяров: Маленькая Луна. Мы, народ...

Чувствуется внутреннее подрагивание атмосферы. Разгорается международный скандал, вызванный решением правительства и президента России построить навигационную станцию на острове Итуруп. Япония, которая считает этот остров своим, заявляет резкий протест и отзывает «для консультаций» посла. США и ЕС в свою очередь выражают обеспокоенность складывающейся ситуацией… В блогах по-прежнему обсуждается манифест «сибирских автономистов», утверждающих, ни много ни мало, что сибиряки — это совершенно особый, вовсе не русский, народ, цивилизационно иной, исторически угнетенный Московской Россией. В Сургуте взорван памятник Ермаку. В Красноярске организуется Центр по изучению «чалдонского языка». Предполагается, что на нем будет разговаривать «независимая Сибирь»… Также продолжаются этнические беспорядки на Ставрополье. Петербургский ОМОН, недавно введенный туда, держит нейтралитет. Пользуясь этим, казаки насильственно выселяют всех «пришлых» и завершают строительство укрепполосы, отделяющей «Славию» от Кавказа.

Однако больше всего эмоций вокруг аварии на европейском газопроводе. Причем, как всегда, абсолютно невозможно понять, что именно происходит. С одной стороны, оглашаются успокоительные реляции МЧС: ситуация под контролем, все необходимые меры приняты, с другой — гуляют по всему Интернету ролики, где запечатлен вал огня, вздымающийся до небес. Его никак не удается локализовать. Эвакуируются населенные пункты, сбрасываются без видимых результатов тонны воды. Совет Европы уже заявил, что это крупнейшая экологическая катастрофа двадцать первого века. По своим масштабам она в несколько раз превосходит прорыв нефти в Мексиканском заливе, и последствия этой трагедии лягут тяжелым бременем на множество европейским стран.

Даже Стана, которая никогда не слушала новостей, и то начинает пугаться. Телевизор она теперь включает чуть ли не каждый час, и лицо у нее после бурного всплеска известий становится пепельно-серым.

Проступают на нем ртутные тени вен.

Она тревожно моргает:

— Не понимаю… Что будет?..

Я объясняю ей, что ничего особенного не будет. Мир живет, как и жил, просто раньше ты не обращала на это внимания. А в действительности все это было уже и полгода, и год, и полтора года назад. В том-то и дело, что, по существу, ничего не меняется. И японского посла уже отзывали, это, помнишь, когда президент позапрошлой весной посетил Курильские острова. И манифесты разного рода печатали, и памятники всяческие взрывали. А этнические столкновения… ну, ты, видимо, подзабыла уже бунт футбольных фанатов в Москве. И даже шум, поднятый в связи с аварией на трубе, тоже был во время знаменитых «газовых войн» с Украиной. Каких только заявлений тогда не делали! И что? Изменилось хоть что-нибудь? Как жили, так и живем… В общем, не переживай из-за пустяков…

— Ладно, — делая глубокий вдох, соглашается Стана. — Не буду… Ты, наверное, прав…

Иной точки зрения придерживается Макар Панафидин. Он считает, что принципиально трансформировалась среда нашего обитания. Она стала динамичной, неустойчивой, зыбкой, непрерывно меняющейся, преобразующейся на глазах: ныне мы за три года проходим тот путь, на который ранее требовалось лет пятьдесят. Вот в чем тут дело. Скорость и масштаб изменений, скорость нарастания новизны так велика, что человек просто не успевает к ней адаптироваться. Он к этому биологически не способен. И потому люди уже давно махнули на все рукой. Им теперь абсолютно до лампочки: кто, что, каким образом, зачем, почему? Кто виноват, кто прав, что делать, куда бежать? Ничто не может привлечь внимания больше, чем на секунду. И если бы даже сейчас на Землю явились галактические пришельцы, то эта новость держалась бы в топе всего дней пять или шесть. Потом ее вытеснил бы очередной «звездный развод», или скандал со взятками, или уникальная диета ацтеков, сжигающая избыточный вес. Мы превращаемся в рыхлую неопределенную массу. Мы объелись политикой, обещаниями, речами, проектами, проповедями. У нас уже вязкая каша вместо мозгов. Мы хотим одного: чтобы все они, все — куда-нибудь провалились…

Макар, к сожалению, знает, о чем говорит. Вот уже два или три года подряд он с упорством, достойным, по-моему, лучшего применения, пытается проводить митинги в защиту тридцать первой статьи конституции. Это той, которая предполагает свободу собраний и шествий. Практически после каждого митинга, естественно несанкционированного, его задерживают, упаковывают в милицию, по крайней мере, до следующего дня, накладывают потом штраф, пару раз даже серьезно поколотили. Якобы оказывал сопротивление стражам закона. А вообще, если говорить откровенно, то частично он и сам виноват: акции свои проводит в таких местах, что только диву даешься: — как его до сих пор не уконтропупили вообще? Метро «Гостиный двор», например, две совмещенные станции, крупнейший пересадочный узел, шесть часов вечера, можно сказать, самый пик, давка в дверях, все торопятся с работы домой, а тут — крик, милиция, драка, столпотворение, вход перекрыт. Разумеется, кому это может понравиться? Но и у Макара есть, конечно, своя правота: если проводить митинги там, где это разрешает администрация города, их вообще никто не заметит. У него и так с трудом собирается человек двадцать пять, причем половина — члены его неформального объединения. Ребята, надо заметить, очень хорошие, иногда я заглядываю к ним на какой-нибудь политологический семинар: энтузиасты, готовые работать в сутки по пятнадцать часов, искренне убежденные, что делают большое и нужное дело. Глаза у них при этом так и горят: Россия вот-вот очнется от летаргии, в которую ее погрузили, сбросит с себя осточертевшую коррупционную тиранию, придут свобода, подлинная демократия, счастье…