Виктор Слипенчук - Звёздный Спас

Если эту тысячерублёвую он отдал хозяину квартиры (а он вспомнил, что действительно отдал, а отдавать не хотелось, потому что купил новое демисезонное пальто и изрядно потратился), тогда непонятно – откуда взялась ассигнация, на которую купил апельсины, яблоки и шампанское?

Он осторожно положил раскрытый словарь на стол и с ещё большей осторожностью взял купюру.

– Билет Банка России. Тысяча рублей, – сказал он вслух и оглянулся, словно адресовал свои слова кому-то ещё, стоящему за спиной и вместе с ним разглядывающему банкноту.

Откуда, откуда взялась эта тысяча? Он, конечно, не против неё, но откуда она взялась?!

– Хорошо было бы туда запустить руку, – опять вслух сказал Кеша и опять оглянулся, словно почувствовал за спиной чьё-то невидимое присутствие.

На самом деле никакого присутствия он не чувствовал. Просто таким способом пытался иронизировать, старался ослабить впечатление от факта, не поддающегося объяснению. Впрочем, поймав себя на мысли, что оглядывается и разговаривает с самим собой, как с невидимым собеседником, – умолк. Ему стало не по себе: может, он сходит с ума? Однако не это обеспокоило. Хотя он был и невысокого мнения о себе, но всё же не настолько. Вдруг вспомнилось, что подобные, не поддающиеся нормальному объяснению факты бывали и раньше. Особенно врезался в память случай с апельсином, который он уронил на снег и который они с отцом нашли. А потом, уже дома, он стоял на крыльце и, всмотревшись в сугроб, опять увидел оранжевое солнышко.

– Во-он, – указал отцу рукавичкой.

Отец удивился, как удалось его сынишке так далеко бросить заморский плод. Проваливаясь по колено, добрался до сугроба, взяв апельсин, хотел возвратиться назад, но Кеша остановил. Опять указал рукавичкой – во-он. Так повторялось много раз. Отец рылся в очередном сугробе, а Кеша «проявлял» апельсины то там то сям. В поиске «солнышек» отец растерянно озирался, а Кеша, радостно смеясь, хлопал в ладоши – какая хорошая игра!

Отец поднялся на крыльцо с полной шапкой апельсинов. Все они были похожи на тот, который Кеша снял с ёлки, то есть все были перевязаны крест-накрест красной ниточкой с петелькой. Кеша думал, что отец начнёт баловаться с ним, подкидывать вверх или, взяв за руки, кружиться, как это всегда бывало, когда они заканчивали игру. Но отец поднялся на крыльцо расстроенный, испуганно оглядываясь, затолкал шапку под кожух, присел на корточки и крепко-крепко прижал его к груди.

– Кеша, сыночек, не делай так больше никогда, понимаешь, не делай! Скажи, прямо сейчас, что не будешь так больше делать, никогда не будешь!

Отец просил его так взволнованно, с такой болью и страхом, что и ему стало страшно. Не понимая ничего, пообещал:

– Не будю, не будю.

Кеша захлопнул словарь и открыл окно. Ветер ворвался в комнату вместе со снегом, но не принёс облегчения. В груди всё горело, он словно глотал испепеляющее пламя.

В горнице отец молча водрузил шапку на стол, и мама, самая добрая, самая лучшая в мире мама, охнув, присела на табуретку и молча заплакала. Кеша прижался к ней и, ничего не понимая, опять пообещал:

– Не будю, не будю.

Мама заболела и слегла. Он перестал ходить в детский садик и целыми днями сидел возле её кровати и играл. Отец принёс ему досо́чки , так он называл выгнутые предметы, похожие на ладошки, точнее на горсть. С внутренней стороны досо́чки были из чёрной, как уголь, керамики – толстой и всегда тёплой. А с тыльной – алюминиевыми, всегда холодными, покрытыми зелёной краской. Кеша состыковывал досо́чки , ставил их одну на другую, получалось что-то в виде полусферы. Осторожно, чтобы не развалить, он всовывал в неё голову, и сразу открывался новый мир, полный воздушного сияния и внутренней радости, исходящей от всего, на что бы ни посмотрел. Сны были лучшей частью его реальности.

Кеше больше всего нравилось лежать на зелёном холме и смотреть вдаль, на блещущее зеркало речки, в излучине которой высился белокаменный храм, а в сосновом бору прятались крыши изб. На холмах паслись тучные стада коров и овец, а между холмами встречались и расходились, как бы ускользая друг от друга, голубовато-зелёные электрички.

Мир был настолько прекрасен и настолько всеохватно доверчив, что Кеше не составляло труда войти в него. Он откуда-то знал, что всё, что он видит, настолько благоволит ему и настолько внутренне связано с ним, что стоит только подумать, и сейчас же его любое желание исполнится. Исполнится не только для него, но и для всего окружающего, потому что его желание непременно прибавит радости этому удивительному миру. В Кеше словно бы включалось какое-то не подвластное ему устройство, преобразующее мысленные образы в физическую реальность.