Николай Удальцов - Что создано под луной?

– Нет. Таких мест очень много, все они похожи друг на друга.

И мы действительно не пойдем далеко.

Всего-то, в начало двадцатого века.

Потом посмотрим, куда это нас приведет, а пока дальше от дома отходить не стоит…

– Когда-то этот холм назывался высотой А-176 или что-то в этом роде.

На его вершине молодые ребята в остроконечных шапках с красными и синими звездами над матерчатыми козырьками, думающие, что они военные, но не знающие слова «фортификация», варили кашу в походных кухнях и распевали песни о Буденном и Ворошилове.

Они подняли над холмом красный флаг, и решили, что этого достаточно для того, чтобы быть счастливыми.

Потом на их место пришли уже усталые и, как будто, разочарованные люди в фуражках и двойных портупеях. Они не пели песен, и в их разговорах звучали названия чужих городов: Париж, Варшава, Константинополь.

Эти люди правильно организовали оборону склонов, врыли в землю орудия, выставили часовых.

Но это не помогло людям в фуражках, потому, что, воюя, они отказывались понимать эту войну. Даже ордена за такую войну они отменили.

И вскоре их сменил новые люди, одетые в кожаные куртки, подпоясанные ремнями, на которых болтались деревянные кобуры с огромными «маузерами».

Звались эти люди комиссарами, и «маузеры» – это было все, что они имели и понимали, а кожаны придавали им уверенность.

Поэтому, они почти никогда не расставались со своей формой, но, если снимали кожаные куртки, то закатывали рукава своих гимнастерок и обнажали руки, красные по самые локти, толи от загара, толи от крови.

По началу они не строили инженерных заграждений, а просто стреляли в каждого, кто оказывался рядом.

Эти люди продержались здесь очень долго, так долго, что к ним почти привыкли. Как привыкли к тому, что они всегда говорили о том, что нужно идти воевать за счастье.

– Почему они победили остальных? – спросил Риоль.

– Потому, что обещали самое примитивное – быстрое счастье толпе.

Только толпе это можно обещать.

И только толпа способна в это верить…

– Почему они были такими беспощадными? – каждый вопрос Риоля был неким забегом на очень короткую дистанцию.

Только в конце этого забега находился не финишный створ, а окно, мир за которым, после каждого нового взгляда на него, становился контрастнее, яснее, вернее.

Истиннее.

– Беспощадной становится всякая борьба за свободу, которая сама не уверена в целях, которые она проповедует…

– Но, Крайст, во все времена были люди, готовые за что-то умереть.

– Риоль, человек – это не то, за что он готов умереть.

Человек – это то, за что он готов жить…

– Наверное, у них была идея, которой они верили, Крайст. И ради идеи люди шли на смерть. – Люди иногда идут на смерть ради идей, но убивают их всегда ради идеологий…

Удивительная вещь: бывает так – сидят за соседними столиками четыре человека.

Два и два.

Разговаривают.

Говорят, вроде, об одном и том же.

Вопросы задают друг другу, вроде, похожие.

И слова произносят одинаковые.

А вот видно: два – умных, а два – дурака.

Дело здесь вот в чем, если вникнуть, умные задают вопросы, уточняющие представления об окружающем мире – чем бы этот мир ни был – астрофизикой, микробиологией, футболом или воспитанием детей.

А глупые, своими вопросами, утверждаются в том, как этот самый мир они сами же понимают.

Вернее, думают, что понимают…

– Крайст, ты ведь сам был великим агитатором.

– Я никогда не занимался жульничеством.

А агитация – это жульничество, причем не для врагов, а для своих…

– Но, вообще-то, Крайст, идея марксистов-комиссаров: всем поровну – это библейская идея.

Риоль вдруг почувствовал, что разговор с Крайстом рождает понимание особого качества.

Понимание с добавлением слова «льзя» в качество этого понимания.

– Есть не большое отличие между Библией и марксизмом. Библия учит: «Поделись с ближним», – а марксизм: «Отбери у того, у кого больше, чем у тебя…» – сказал Крайст Риолю, а слов Искариота, находившегося в кустах неподалеку, они, занятые своим разговором, не слышали:

– Как многое люди должны были не делать, чтобы потом гордиться своей историей…

– Они звали бедных воевать за свое счастье. Разве это плохо, Крайст?

– При чем здесь война и счастье?

Бедные всегда готовы воевать за право делить то, чем владеют богатые.

За право зарабатывать собственное богатство – бедные не воюют…

Разговаривая, Риоль продолжал смотреть в даль, туда, где линия горизонта, ограничивала видимый ему круг вселенной.

Читать дальше