Яна Завацкая: Мы будем жить

— Подумайте, герр Оттерсбах, — почти ласково настоял мой визави, — дело не только в деньгах, которые вам предлагают, и от которых странно отказываться. Дело именно в опасности, о которой вы говорили. Я не говорю о патриотизме, в наше время это немодно. Но предотвратить серьезные бедствия, во имя жизней миллионов людей! Ваш отказ сотрудничать с нами могут расценить как предательство. Вы занимаете сторону врага. Последствия для вас могут быть малоприятными.

Почему-то вспомнился мой предок, антифашист Вернер Оттерсбах. Анквилла. Я усмехнулся.

— Ничего. К последствиям я готов.

— Вы выросли в мирное безмятежное время, в одной из самых благополучных стран мира, — задумчиво-размеренно заговорил Мюллер, — вам представляется совершенно невозможным, как и большинству европейцев сейчас, что это благополучие может быть взорвано. Что завтра ситуация может стать совершенно другой. Что вам уже не удастся отсидеться за отказами и так называемой чистой совестью. И о правах человека тогда никто не будет думать. О запрете на смертную казнь — тоже.

— Тем не менее, чистую совесть я предпочел бы сохранить.

— Может быть, как раз во имя вашей совести и следует помочь нам? — вкрадчиво спросил Мюллер. Я покачал головой.

— Нет. Не думаю. Извините, но ничем не могу вам помочь.

— Очень жаль, — бесцветным голосом произнес собеседник. Внезапно за моей спиной обнаружился один из парней с соседнего столика.

Я неважный спортсмен, увы. Рванулся в сторону, но сильный точный удар по шее швырнул меня обратно, и тут же в глазах стало меркнуть. Теряя сознание, я сообразил, что ударили не просто кулаком — что-то острое вонзилось в…

Потерпев ожидаемую неудачу в Тибете, я вернулся домой и возобновил было работу своего затрапезного мини-агентства "Финдер". Но жить как прежде я уже не мог. Одна лишь мысль преследовала меня наяву и во сне.

Я сам не знаю, что меня интересует в амару, почему так тянет к ним. Идеология хальтаяты, которую вкратце изложил мой родственник, по-прежнему отталкивает. Я их побаиваюсь. Много было таких — желающих изменить мир. Мир, вне всяких сомнений, не очень хорош — но попытки изменить его приводят лишь к кровопролитиям и разрушениям, так не лучше ли оставить мир в покое?

А уж тем более — менять его таким образом, делить человечество на разные виды! Если даже оно не едино, все же ведь живет неразделенным уже тысячелетия… Что это — новый фашизм?

Идея отталкивала. Но что-то влекло к этим людям эмоционально. Может, потому что единственные знакомые мне амару оказались очень симпатичными. Анквилла. Мой двоюродный дед, и наверное, единственный из предков, кем я мог бы действительно гордиться. Если бы я знал его раньше, может, и вся моя жизнь иначе повернулась бы, и сам я был бы другим.

Алиса. После знакомства с ней я стал иначе смотреть на женщин. Завязал с постельными развлечениями. Не то, чтобы я видел Алису в эротических мечтах. Нет, но стало понятно, что есть женщины вообще, женщины как абстракция и знакомая мне реальность — и есть Алиса.

Возможно, меня никогда по-настоящему не зажигали окружающие женщины лишь потому, что принадлежали к другому биологическому виду? Не амару.

Не знаю, зачем я искал амару — разоблачить их коварные планы, внедриться в их среду и стать агентом, спасая от них мир, или же — присоединиться к ним? Вернее всего так: я искал, чтобы больше о них узнать. Невыносимо было жить, как раньше, в слепоте и неведении. Я обязан был узнать о них больше.

… Надо мной потолок, голубая штора, беленная стена. На окне — выкрашенная фигурная, но прочная решетка; так делают в закрытых отделениях психиатрических больниц. Я сел рывком. Голова закружилась.

Так, укол в шею. Прокололи меня какой-то смесью — допустим, морфин с каким-нибудь транквилизатором, слишком уж быстро я отключился; а может, что-нибудь ветеринарное вроде ксилазина, опять же, усиленное добавками. Впрочем, неважно. Больничная палата вокруг меня, очень маленькая. Едва втиснуты кровать и пара стульев, палата не для долгого пребывания и не для удобств. Пока я был без сознания, меня переодели в серенькую, слишком свободную пижаму. Ясное дело, отобрали вещи и обыскали. Но они ничего не найдут: с тех пор, как я заметил отслеживание моей деятельности в интернете — всю информацию по поискам амару держу либо в голове, либо под серьезным шифром.

Я заметил крошечную камеру над дверью — они ее не маскировали. Рядом была еще одна дверь, очевидно в санузел. Я встал, утвердился на все еще дрожащих ногах. Надо проверить, заперта ли входная дверь (я был уверен, что — да), но для начала как раз пригодится санузел.