Олег Дивов: Леди не движется-2

— Зато теоретическая подготовка будь здоров, — все-таки огрызнулась я и пошла выбирать, что надеть.

Макс хохотнул за моей спиной. Вот ведь странно устроены мужчины: он оконфузился, я его вытащила, а этот, вместо того чтобы устыдиться, раздувается от гордости — как будто он меня спас, а не наоборот.

Ничего особенно праздничного у меня с собой не было, поэтому я выбрала традиционный вариант — терракотовое платье-футляр до середины бедра и густо-серое болеро. И нарядно, и не напрягает. Макс увидел, скроил такую мину, словно я в драные джинсы влезла.

— А где то серебряное платье, в котором ты была на ужине? На Сонно? Очень тебе идет.

— На Кангу, — пробормотала я, выбирая туфли. — Вместе со всем остальным. Мне не до багажа было, когда я улетала.

— Не понимаю, что за срочность такая была. Подождала бы день, улетела бы на моей яхте.

— Макс, — я вздохнула, — для тебя это забава. А для меня — работа. Тебе кажется, это такая романтическая игра в опасности и рискованные приключения. И ты, так и быть, подыгрываешь мне. Аристократически снисходишь до моих грубых развлечений. А что, почему бы не пошалить. Только ты в любой момент можешь все бросить и вернуться к своим достойным занятиям. Дело твое, имеешь право. Но ты почему-то считаешь, что для меня это тоже всего лишь игра! Что у меня есть задачи поважнее, например, развлекать тебя…

— Дел, у тебя действительно есть задачи поважнее, чем твоя так называемая работа, — перебил Макс. — Начистоту? С твоей работой вполне может справиться любой опытный оперативник. Тут не нужны ни твои профессиональные таланты, ни твоя квалификация. Заметь — я не отрицаю, что они у тебя есть, и значительные. Но на этой работе ты никак их не используешь. Для тебя все, что может поручить Маккинби, — детские шалости. Видала ты миссии и посложней. Главная трудность — это потрафить прихотям Маккинби. Он до хрена говорит об исключении личных эмоций из рабочих отношений, только сотрудников он всегда подбирал исходя именно из эмоционального впечатления. Не спорь. С ним пыталась работать Ада Корниш. Твоя сокурсница. На уровне инквизиторских задач ее квалификации хватало с избытком. Но Маккинби ее выгнал. С ним работал Майкл Ежин, едва ли не лучший оперативник Большого Йорка. Ни одного нарекания по работе — и Маккинби тоже не смог придраться к нему. Но к себе не взял.

— Ты не все знаешь. Извини, я-то с Ежином в одном зале сидела. Майклу тогда оставалось дослужить три года. Ты думаешь, он променял бы гарантированную федеральную пенсию на хорошие деньги, но без пенсии? При этом Август регулярно привлекает его. До сих пор. И есть у меня подозрение, что, когда Ежин уволится, он не станет беспечным дядей-пенсионером, потому что Август возьмет его к себе. Оперативником под мое начало.

— Неважно. В любом случае я наверняка знаю, почему Маккинби выбрал тебя.

— Ты неправильно формулируешь. Правильно будет «я выдумал», а не «я знаю».

— В данном случае, дорогая, я именно знаю. Конкретно от него. Ничего выдумывать не надо, двойного толкования там быть не может. Причина тебе покажется нелогичной и неожиданной. К твоей работе она не имеет никакого отношения.

— Ну и какая?

— Поди и сама спроси. С чего это я должен выдавать тебе чужие личные секреты? Ты же не докладываешь мне секреты Эмбер, например.

Я скептически покачала головой. Макс знает Августа существенно хуже меня. Ему невдомек, что этому парню важны чрезвычайно тонкие нюансы вроде тембра голоса сотрудника или привычки к определенной цветовой гамме. У меня была масса преимуществ перед другими претендентами. Я легко адаптируюсь к любым требованиям, я пластична и могу работать в любом образе, я служу отличным фоном для рассуждений Августа, подбрасывая глупые реплики именно так, как его не раздражает. А еще я не лезу к нему в штаны. Ада Корниш, ха. Ада вообще-то мечтала замуж за него выйти. Со второго курса мечтала, вслух и смачно. И работу восприняла как первый этап строительства семейного гнездышка по ее вкусу. Не знал об этом, наверное, только Макс.

Конечно, Август опирался на эмоциональные впечатления. Главное из них — хочет человек работать или готов притворяться работающим ради других целей.

— Для тебя твоя «работа» — это тоже игра. Только по-детски серьезная. Это твой способ самоутвердиться, не более того. Осознать себя личностью и независимой. Как только осознание произойдет, у тебя мигом изменятся цели, — продолжал Макс. — Все люди развиваются одинаково. Думаешь, я в твоем возрасте был другим? Я тебе больше скажу: и Маккинби такой же. Он вообще туго растет, как дуб, ему спешить некуда. То, что с другими происходит в двадцать пять, ему только предстоит узнать в сорок. Для него инквизиторство — тоже игра. Притом что его талант никто не оспаривает. Но через несколько лет он займется тем, для чего и появился на свет. Я давно его знаю и давно за ним слежу. В колледже он жил только профессией. А сейчас, смотрю, и обществом не брезгует, и положенную по статусу нагрузку несет охотно. И в бизнесе обороты набирает. Пять лет назад он в управлении колонией смыслил столько же, сколько твой Йен, если не меньше. Вся работа лежала на управляющем да на родителях Маккинби, которые пасли управляющего. А последний его сенатский отчет я слушал — это говорил уже не парень, которому дали документ для заучивания наизусть. Он все, о чем говорил, видел, потрогал руками, изучил и даже родил пару идей по улучшению. Грамотных идей, между прочим. Он занялся инвестициями, и довольно успешно. Понятно, пока под чутким руководством дедушки, но все же занялся? Нашел какой-то интерес для себя? Он меняется, Делла. А вместе с ним изменится и твоя жизнь. Я это вижу наперед и не считаю нужным притворяться, будто верю в вечность твоих карьерных успехов. Это преходящее. А настоящее — ты захочешь того же, чего хотят все женщины. Семью, детей. Это женское призвание.