Андрей Рубанов - Последний ураган

Второй выживший был безумцем. Я не сразу это понял. Он сообщил свое имя: Адам. В отличие от первого он говорил не переставая. Шепелявя разбитым ртом и глядя на меня единственным глазом (на месте второго зияла дыра), он сказал, что ураганы рождаются над океанами, когда из-за разности температур воздух приходит в движение и начинает закручиваться в гигантские воронки. Таким образом, если ураган был достаточно силен, чтоб сровнять с землей города — значит, он должен был вытянуть из океанов невообразимые массы воды, поднять эту воду в верхние слои атмосферы и затем обрушить нам на головы. Если этого не произошло — значит, океаны уцелели. И тогда, продолжал Адам, надо подготовить запасы пресной воды и пищи — и идти к океанам, как бы ни был далек путь. Океан — это рыба, ею можно питаться. Оставаться в глубине материка нельзя. Когда солнце нагреет землю, начнется гниение. Миллионы погибших людей и животных, сотни тысяч тонн органики станут разлагаться, все вокруг нас обратится в смрадный гумус, и выжившие умрут от болезней. Надо идти к океану.

— А что потом? — спросил я.

Адам захихикал и поднял вверх палец.

— Жизнь вышла из воды и должна вернуться назад! Если твердь умерла, надо искать спасения в воде. Надо создать новое, перерожденное человечество, умеющее жить в воде, как живут киты! Если мы так не сделаем, мы умрем.

— Не умрем, — сказал я. — Мы выжили, потому что так надо. Если я теперь умру — это не станет для меня событием.

Адам посмотрел на меня дикими желтыми глазами и вдруг достал из под одежды пистолет. Швырнул мне под ноги.

— Тогда убей себя, — предложил он. — Выстрели себе в голову.

Я взял оружие и от слабости едва не выронил его. Адам усмехнулся и продолжил:

— Вчера я встретил двоих. И обоим предложил покончить с собой. Оба согласились. Ты — третий.

— Нет, — ответил я. — Не для того я выжил в урагане, чтоб теперь убить себя.

После чего встал, размахнулся и выбросил пистолет в темноту. Адам тоже встал — надо сказать, гораздо быстрее меня — и убежал, грязно ругаясь, в том же направлении. Больше я его не видел. Конечно, он не был Адамом, наверняка присвоил себе это имя, для красоты. Может быть, он мечтал склонить к самоубийству всех встречных выживших и остаться единственным? Не знаю.

Следующий день я целиком потратил на то, чтоб насыпать холм. Работая от рассвета до заката, выкапывая подходящие обломки, куски дерева и металла, мятые кастрюли, седла для верховой езды, смартфоны, объективы для фотоаппаратов, дамские сумочки, бумажные стаканчики, я едва сумел поднять жалкую кучу до высоты собственной груди, но поскольку местность вокруг была ровной, как стол, мой сигнальный холм можно было увидеть издалека. Верх его я увенчал удачно найденной табличкой: «машины не парковать». Табличка была обильно измазана кровью, но это меня не смутило. Перевернув плоский кусок металла обратной стороной, я нацарапал одно слово: «ЕДА».

Отметив свою первую пищевую поляну, я упал, измученный, но довольный. Усталость меня не пугала: физическая работа отнимала силы, но укрепляла тело. Кроме того, я нашел почти целую тетрадь и несколько карандашей. Находка встряхнула меня: я вдруг вспомнил прошлую, безвозвратно утраченную жизнь. Кем я был, зачем жил? О чем писал? Может быть, все написанное мною тогда, до урагана, ничего не значит? И главный мой текст будет написан именно теперь, посреди безмолвной пустыни, в которую по воле природы обратился мир, некогда цветущий и сверкающий?

Ночью я видел сон: кровавый полет, вращение, тишина, ужас осуществляемой гибели. Подо мною — все, что тяжелее; надо мною — все, что легче. Смертная сортировка.

Утром я уже знал, что буду делать. Положил в пластмассовый мешок несколько фляг с водой, несколько бутылок водки и хлеб. Затем пошел на восток. Если все равно, куда идти, то лучше идти на восток, навстречу солнцу, не так ли?

С тех пор прошло шестьдесят дней. Каждый день я отмечаю записью в тетради. Встречу с каждым выжившим — тоже излагаю, по возможности подробно.

Никто не знает, где мы находимся. Никто не знает, сколько сотен или тысяч миль пронес ураган каждого из нас.

Мы все говорим на разных языках.

Возможно, мы в Африке. Или в Австралии. Мы не знаем, сколько тысяч километров ураган нес нас по небу.

Мы объясняемся знаками или на простейшем английском, подмешивая испанские, немецкие, французские, русские, итальянские слова. Поэтому все истории, мною записанные, — очень простые.