Дэвид Уильямс - Свободное падение

Про Озеро он вообще забыл. Брюки его захлёстывала вода, безнадёжно губя единственный костюм. Вода была тёплая.

В искусственном лунном свете глаза Вишона посверкивали чуть ярче, чем положено глазам.

— Известно ли вам? — повторил он.

— Нет, сэр.

— Чтобы умереть, Стенли. — Вишон потянулся к нему известково-белыми руками.

Колени Стенли подались, и он чуть не рухнул в тёплую волну.

Испытатель обвился вокруг него, приятельски обхватив его за плечи. Губы прижались к уху Стенли.

— В наше тяжелое время выживут только верные. Вы находитесь здесь, чтобы умереть. Что было, да останется в прошлом; вы возрождаетесь к новой жизни. Войдите же в воду.

Вишон заставил его наклониться, так что голова чуть не коснулась воды. — Мы выбрали вас для больших дел. Скажите, вы правда любили эту девочку? Анну?

Стенли уставился в нависающее лицо Вишона.

— Почему вы спрашиваете?

Испытатель широко улыбнулся.

— Вы представляете для нас большую ценность, Стенли. Мы дали её вам в знак нашего к вам уважения. Какое качество, а? Анна была нашим лучшим опытным образцом. Генетическое совершенство во плоти.

Дрожа в воде, Стенли закрыл глаза.

— Она вас любила, Стенли. Уж об этом-то мы позаботились. И она предоставляла нам всю нужную информацию — хотя, конечно же, сама того не сознавала. Вы очень простодушный человек. Мне это нравится.

Стенли почувствовал, как тот пихнул его глубже ещё на пару сантиметров.

— Мы в состоянии предоставить вам всё, что вы хотите. Служите верно, и Анна к вам вернётся. Для вас мы это можем организовать. У вас будет всё. Добро пожаловать в круг друзей.

И толкнул его под воду.

Вишон смотрел на него сверху, из-под спроецированных на купол звёзд.

— С возвращением, Стенли. А я уж думал, ты у меня помереть решил. Как самочувствие?

Моргая, Стенли осторожно потянул шею.

— Болит немного.

Вишон кивнул.

— Я так думаю, вы с нашим другом уже знакомы?

Сверху надвинулся тёмный силуэт.

— Знакомься — Брюс. Он последний этап твоего посвящения. Чтобы следовать за Богом, погоняйся-ка сначала за чёртом.

В ту ночь Брюс убил семерых, и кровь их пропитала землю Леса. За всё это время Охотник не промолвил ни слова. Ничего не подозревающих жертв одну за другой вводили в Лес. На лицах зияли сморщенные глазницы, рты накрепко зашиты, чтоб не слышно было воплей.

Брюс работал с нечеловеческой точностью, голыми руками. Трещали хребты и сучья, когда он привычным движением зашвыривал тела в чащу.

Стенли стоял как громом поражённый, не смея отвести глаз. Вспомнилась другая ночь, много лет назад. Все поплыло, и вместо Парка перед мысленным взором встала комната и в ней мёртвая девушка. Теперь он знал, кто стоит перед ним. И они тоже знали. Он чувствовал на себе их глаза — скукожились, наблюдающие, в своих апартаментах, выискивают в нём признаки слабости.

Стенли смотрел, а желудок его наполнялся тяжестью. Глаза наполнились слезами, но ни одна капля не упала на землю. Вот его жизнь. Его правда.

Когда утих последний вопль, Брюс по-медвежьи скарабкался с дерева. Его модифицированные глаза, как и глаза Вишона, серо отсвечивали в темноте под полями шляпы.

— Стенли, я всё вижу. Я демон, и тело моё из стекла. Хорошенько запомни эту ночь и не сбивайся с пути истинного.

И Брюс оставил его на откуп призракам Леса.

Шли месяцы, а слова убийцы Анны не забывались. Вишон дал Стенли пропуск на другие уровни здания, и однажды он целый день провёл в грузовом отсеке, нежился в девственных лучах солнца и пил, поглядывая на расстилавшийся под ногами город. А иногда он сидел в своих новых апартаментах и думал об Анне, прокручивая в памяти рассказ Вишона. Пожалуй, он ещё тогда, при ней, заподозрил правду. Её душа была чужая; её тело подчинялось приказам базы данных чужих воспоминаний.

Он больше никогда не приходил в Лес, но ему часто среди бела дня мерещился его зеленеющий простор. Он понятия не имел, сколько народу там погибло. Страх не отпускал его.

По вечерам он преимущественно сидел в своём апартаменте и пил.

Вишон ему сказал, что Анну могут вернуть, в точности такую же, как была. Стенли сказал, что подумает. И не стал об этом думать.

Его ненависть ни в чём не проявлялась. Он ждал.

Стенли проснулся, будто что-то толкнуло, и почувствовал, как в груди ненавязчиво шевелится нейрочип. Комнату заливала тьма, заполняя собой отсвечивающие цифровым заревом пустоты, где на экранах с изнанки его глаз угасали слова. Он заморгал. Плексигласовый полумесяц над кроватью разливал по комнате слабый свет. Запах в апартаменте был сладкий, приятный. Ладан пополам с жасмином.