Николай Бондаренко - Будни и праздники

— Зина дома? Зови, — сказал Степан Матвеевич. Варвара Ивановна поспешно ушла, а Джахангир стал приглядываться к хозяину.

— Степан Матвеевич, что-то вы… вроде как не хотите…

— Что вы, Джахангир Холматович! Как могу не хотеть, если дочь решила. Просто честь по чести надо. И вас уважить. Говорите же, родней станем.

Помалкивавший Урун решил, что может сгладить образовавшуюся неловкость, и, улыбаясь во все широкое прокаленное солнцем лицо, заметил:

— Степан Матвеевич говорит всегда: крепкими будем, как кулак, никакой шайтан нас не свернет.

Зина предстала перед гостями растерянная. Поздоровалась и взглянула на отца, ожидая разъяснений.

— Вот пришли сваты, — сказал хмуро Степан Матвеевич. Крепился, но все же не сдержал обиды. — Говорят, что вы уже договорились с Бекташем, а мы, значит, в последнюю очередь узнаем. Ну, спасибо, дочка, уважила…

— Папа, ты чего?

— Я — ничего. Если правда согласна — будем лепешку ломать.

— Какую лепешку?

— Да вон… — кивнул он на мать, выносившую из кухни стопку лепешек. — Хоть все разом.

— Это так говорится: лепешку сломали, — объяснил осмелевший Урун, — значит, договорились о свадьбе.

— Чтоб не сватался больше никто, — подчеркнул Шалдаев.

Зина поняла. Гордо подняла голову и выбежала из комнаты.

— Ну, вот видите, — с облегчением развел руками Шалдаев. — Не получится родства.

— Степан Матвеевич, она же девчонка, — втолковывал Джахангир. — Застеснялась. А мы люди взрослые, должны разъяснить, подсказать, направить.

Распахнулась дверь, вошла Зина с тыквой в руках, молча подошла к столу и положила тыкву рядом с лепешками. Так же молча вышла из комнаты. Джахангир смотрел на тыкву, не понимая.

— Что это?

— Тыква, — сказал Степан Матвеевич как можно спокойнее.

— Вижу, что тыква. Зачем она?

— Вам. Чтоб знали, что вам дали отказ. Тоже обычай. Не будет свадьбы.

Джахангир осознал позорный смысл подношения и покраснел. Урун пустился в объяснения:

— Как же так, Степан Матвеевич! Бекташ сказал, что давно они договорились. Потому и послал нас. Что ему сказать?

— А вот… — кивнул Шалдаев на тыкву, — отнесите это ему.

— Чтоб все видели? — сказал Джахангир, поднимаясь.

— В тряпку завернем.

— Пусть сам заберет, — повернулся Джахангир и вышел из дома, не прощаясь. За ним вразвалку плелся Урун и все недоумевал:

— Как же так, а?

Когда сваты ушли, Шалдаев засмеялся.

— Вот так Зинка! А ты-то, ты-то обрадовалась! Ах, как захотелось богатой родни! И лепешки-то им горяченькие, и закрутилась, и заулыбалась.

— Гуляла она с ним… Думала, любит.

— Про корову да индюков ты думала!

— А что, по-твоему, всю жизнь ни кола, ни двора своего не иметь — это лучше? Вот и думала я…

— А зачем ему надо, чтоб мы корову купили? Не знаешь? А ты подумай. Об этом очень даже стоит подумать!

— Не знаю.

— А ты все же посоображай. Триста совхозных коров голодают: вечно кормов не хватает, хоть силосуют для них и прессуют. А двести личных коров без всяких пастбищ и кукурузных полей кормятся. Чем?

— Достают где-то… Косят по обочинам.

— Это где же столько обочин?

— Ну, я не знаю.

— А он — знает! Заведешь корову — к нему пойдешь на поклон. Дайте кормов, пожалуйста. И он тебе даст! Три шкуры снимет да еще благодетелем останется. А как же, помог! Выручил! И ты его — благодари. И помалкивай.

— Если так все пошло, не даст он нам житья. Уедем давай, Степа.

— Только сначала поедим.

Но поесть Степану Матвеевичу опять не пришлось. Ворвался Бекташ, заметался по комнате.

— Зина!

— Нет ее. Тыкву можешь забрать, — сказал Шалдаев.

— За что? — стонал Бекташ. — Мы же договорились, что до уборочной… Варвара Ивановна, вы же знаете.

— Ничего я теперь не знаю, — отвернулась Варвара Ивановна.

— Да нет… Я же машину ей куплю, чтоб ездила… И она хочет… Да любит она меня, Степан Матвеевич!

— Есть будешь? — спросил Шалдаев.

— Чего? — не понял Бекташ.

— Да вот… дадут мне что-нибудь, наконец! — повысил голос Степан Матвеевич, и Варвара Ивановна побежала на кухню.

— Степан Матвеевич, помогите! — умолял Бекташ.

— Ты, парень, голову не теряй. Нет так нет — не судьба, значит.

— Из-за Назара все! Из-за дурацкой его безнарядки! Я же знаю, он никто был… Вот он был… — постучал кулаком по столу Бекташ. — А тут стал интересным, новые слова стал говорить. Повторяет чужое, как попугай.

— Еще и делает. Не заметил?

Шалдаев достал из серванта графинчик с настойкой.